Читаем Спиноза полностью

Глава пятая

ИЗГОЙ

В 2006 году автору этой книги довелось послушать лекцию о Спинозе профессора философии из США. К сожалению, со временем его имя стерлось из памяти, и восстановить его с помощью поисковика в Интернете не удалось. Среди прочего запомнилась проведенная лектором аналогия между личностями Бенедикта Спинозы и Иисуса Христа.

Так же как Иисус, пояснил профессор, Спиноза в детстве и отрочестве считался гением в области изучении Торы и Закона; так же как родоначальник христианства, Спиноза был признан за свои идеи еретиком и отвергнут собственным народом. Вместе с тем, как и Иисус, Спиноза отнюдь не призывал полностью отменить законы, провозглашенные Моисеем, но, напротив, стремился развить его учение, сделать его «еще более гуманистическим» и придать ему более широкий характер. В итоге Спинозе — как и Иисусу Христу — удалось, по большому счету, создать новую мировую религию, отталкивающуюся от того же иудаизма.

Большинство представителей современной западной цивилизации, причем как те, кто относят себя к атеистам или агностикам, так и регулярно посещающие церковь, по мнению этого американца, на самом деле веруют именно в «Бога Спинозы» и ориентированы на его этические идеалы, хотя почти никто из них этого не сознает. Как и Христос, Спиноза проповедовал свое учение в основном лишь среди довольно узкого круга учеников, и прошло 100 лет со времени его ухода, прежде чем это учение получило признание и начало завоевывать мир — трудами тех, кто считал себя его последователями.

Наконец, так же как в случае с Христом, жизнь (или, если угодно, «житие») Спинозы имеет не меньшее значение, чем его идеи. Его поведение и образ жизни вызывают восхищение верностью этим идеям и неразрывной связью с ними, а его жизнеописания, оставленные современниками, очень сильно и по стилю, и по структуре напоминают Евангелия или христианские жития святых. И в силу парадоксального совпадения, вдобавок ко всему, автор одной из таких биографий называет себя Лукасом — Лукой.

На самом деле все вышесказанное отнюдь не бесспорно (и, как оказалось, не ново — подобные аналогии еще в позапрошлом веке проводили Николаус Ленау и другие поклонники Спинозы), и в то же время нельзя не признать, что в проведении такой аналогии «что-то есть». Если продолжить ассоциацию, отталкиваясь, как и уважаемый профессор, от христианской Священной истории, то отлучение Спинозы — это, безусловно, его Голгофа, пусть он и прожил после нее еще двадцать необычайно насыщенных лет.

* * *

Чтобы читатель понял всю неординарность этого события, отметим, что отлучение от общины является одним из самых древних видов наказания у евреев. Вспомним, что в Пятикнижии Всевышний велит Моисею (Моше) выгнать свою сестру, пророчицу Мариам (Мирьям) за пределы стана на семь дней за злословие (Числ. 12:14).

Во Второзаконии (27:15–26) содержатся перечисления тех грехов, за которые может пасть проклятие на голову еврея и всего еврейского народа, и в значительной степени этот перечень стал основой того списка правонарушений, за которые может последовать отлучение. И первым в этом ряду стоит именно грех идолопоклонства: «Проклят, кто сделает изваянный или литый кумир, мерзость пред Господом» (Втор. 27: 15).

Но на практике отлучение, видимо, начинает широко применяться только во времена Второго храма, причем следует четко различать два его вида. Первый — «нидуй» (буквально «отстранение», «отдаление») — всегда носит временный и ограниченный характер; для его понимания больше подходит современное слово «санкции». А вот второй — «херем», куда серьезнее. Это наказание может носить как временный, так и постоянный характер; оно почти всегда сопровождается требованием изгнания отлученного; и, к примеру, популярный «Еврейско-русский словарь» Михаэля Дрора дает следующие его значения: «1. Бойкот; 2. анафема, отлучение; 3. табу, запрет; 4. истребление; 5. мерзость»[44].

Точных данных, когда именно был разработан текст и церемония херема, нет, но произошло это, видимо, в раннем Средневековье, когда вся жизнь человека, а тем более еврея была неразрывно связана с общиной, и потому не было страшнее наказания, чем отлучение и изгнание из нее.

Такой изгой оказывался не только без крыши над головой, но и без защиты, без средств к существованию; он и в самом деле оказывался «вне закона» (в этом и заключается суть херема) абсолютно для всех.

В то же время отметим, что не только херем, но и нидуй накладывался довольно редко, в чрезвычайных случаях.

Массовое обращение испанских евреев в иудаизм привело к тому, что эта мера у сефардов стала использоваться чаще, чем у ашкеназов, но все равно она применялась лишь при исключительных обстоятельствах.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное