Спиноза

— О нет, рабби Саул. Природа не молчит. Простой цветок из моего сада, — горячо возразил Спиноза, — подсказал мне истину. «Постигни, человек, — сказал он мне, — мое рождение и мой рост — и ты уразумеешь тайну жизни». Человек подобен цветку, который рождается, вырастает, сверкает всеми удивительными красками на лоне природы — и умирает. Одна природа есть жизнь и дает жизнь всему живому. Разве разум не подсказывает и вам, что это так?

— Горе ушам моим!.. Разве этому я тебя учил? — заплакал Ицхок.

— К сожалению, не этому — и потому неправильно, — ответил Спиноза.

— Где же ты почерпнул свое суемудрие? — поинтересовался Ицхок.

— Мы одарены разумом, — сказал Барух, — и обязаны направить его на постижение величественной природы.

— Бога! — воскликнул Саул.

— Природа и есть бог, — уверенно ответил Барух.

— Ты говоришь бессмыслицу, — расхохотался Менассе. — Ты, червь, во тьме решил по лестнице конечных вещей доползти к всевышнему. Смешной и жалкий грешник, отврати дух твой надменный от невозможного!

— Я остаюсь непреклонным, — заявил Спиноза.

— Тем хуже. Все кары ада обрушатся на твою голову, — пригрозил Саул.

— Расплата не велика, — шутил Спиноза.

— Ты и в этом мире будешь как проклятый влачить жалкое существование, — дал понять Менассе.

— Наполнять желудок и удовлетворять плотские желания может всякий, как бы ничтожен он ни был. Но я, — добавил Спиноза, — не ищу ни золота, ни наслаждений, ни денег.

— Что ты говоришь? — хотел остановить его Ицхок. — Оглянись, помолись господу!

— Молитва и ярость бессильны перед моим стремлением раскрыть тайну вселенной, — открыто заявил Барух.

— Я хотел избавить тебя от сатаны, — сказал Ицхок, — ты сам сатана.

— Кто тебя, несчастный, низверг в ад? — спросил Менассе. — Там ты действительно подружился с сатаной, и дьявольская нечисть прет из твоих нечестивых уст. Сгинь, сгинь, Асмодей! Молись предвечному, покайся, спасай свою настоящую и будущую жизнь!

— Проявление этаких дружеских чувств имеет одну цель, — пошутил Спиноза, — они проявляются по отношению к тому, кого собираются надуть.

— Опомнись! — крикнул не своим голосом Менассе.

— Барух Спиноза! Мы, — громко произнес Саул, — не собираемся вступать в спор с тобой, ибо греховность твоя очевидна. Слушай нас внимательно и постарайся понять. От имени судилища мы предлагаем тебе: нигде и никому ни письменно, ни устно своих богомерзких мыслей не высказывать. По субботам и праздникам по крайней мере посещать синагогу.

— Если выполнишь наши условия, — добавил Менассе, — мы обещаем возвести тебя в сан раввина. Ты понял нас?

— Я понял, — сказал Спиноза, — но удивлен. Вы сами требовали, чтобы я не лгал судилищу. Зачем же вы предлагаете мне лгать народу?

— Заслуги твоего отца молят нас быть милосердными! — пояснил Саул.

— А может быть, капиталы моего отца?..

— Не смей, — закричал Менассе, — разговаривать с судилищем в таком тоне! Капиталы всегда найдут себе достойного хозяина!

— Уже нашли. Я в этом уверен, — сказал Спиноза.

— Наше терпение иссякло, Барух. В последний раз, — подвел итоги Саул, — мы тебя спрашиваем: вернешься ли ты на путь праведный?

— Именно сейчас я очень твердо почувствовал себя на этом пути. Ваша истина — вера, а моя вера — истина, — отчеканил Спиноза.

— Нечестивец! Анафемы захотел? Предадим!.. — шипел Менассе.

— Это не принудит меня ни к чему такому, что я мог бы совершить вопреки своим убеждениям, — заключил Барух.

— Судилищу все ясно. Можешь идти, — сказал Саул.

Прежде чем уйти, Спиноза обратился к понуро сидящему Ицхоку.

— Рабби Ицхок, — сказал Барух, — мне жаль, что я огорчил вас, — и покинул судилище.

— Где недостаточно слов, господь дал камень, чтобы побивать, — бросил вслед уходящему Спинозе рабби Менассе бен-Израиль.

В этот же день на всех перекрестках Фляенбурга появилось объявление магамада[23] о том, что 27 июля в синагоге «Бет-Иаков» будет предан анафеме Барух Спиноза.

Предстоящая акция вызвала оживленные обсуждения жителей еврейского квартала Амстердама. Кто-то под большим секретом сообщил, что рабби Ицхок объявил пост, не выходит из синагоги и читает поминальную молитву по Баруху, как по покойнику.

Вечером на улицы высыпало много народу. Вслух читали объявление, обсуждали предстоящую анафему.

Наступила ночь. Спиноза, взволнованный диспутом, не в состоянии был ни работать, ни уснуть. Он вышел на фляенбургскую площадь, которая в наше время называется «Ионас Даниэль Мейер». Через окно синагоги он увидел рабби Ицхока, который стоял у аналоя и молился. «Бедный рабби!» — подумал Спиноза. Как бы обращаясь к нему, Бенедикт произнес шепотом: «Видите, рабби, я не холодный рационалист, боль и досада присущи и мне... Но яне приду к двери синагоги кающимся грешником. Вы сами ускорили мое решение. Двух начал не может быть ни в природе, ни в человеке. Сказавший „да“ должен сказать и „нет“. Я это делаю с радостным чувством. Говорю „нет“ общине, погрязшей в фанатизме. Говорю „нет“ людям, которые все еще надеются убедить меня в моей неправоте. Говорю „нет“ грузу страстей преходящих и непрочных, дающих лишь призрачное блаженство...»