Спираль

Многоуважаемый Георгий ничего не замечал. Высокая должность, уважение и почтительность окружающих изменили его характер. Привыкший начальствовать, он и дома не мог преодолеть приобретенной в кабинете инерции.

— Доченька, у тебя суп остынет! — забеспокоилась мать.

Даже возглас супруги не подтолкнул отца обратить внимание на дочь. Держа теперь маленькую чашечку, он смаковал кофе по-турецки.

— Папа! — сказала наконец Мака.

Многоуважаемый Георгий поднял голову и показал дочери глазами, что слушает ее. Погруженный в задумчивость, он даже не заметил, как срывается от волнения ее голос.

— Папа! — твердо и категорично произнесла дочь.

Только сейчас поднял Георгий на дочь удивленный взгляд. Ему хотелось сказать ей, чтобы она выкладывала побыстрее, что там у нее, что ему недосуг, пора уходить, но, увидев лихорадочные глаза дочери, он прикусил язык.

— Слушаю тебя, что случилось?

Холодно произнесенная фраза заставила девушку усомниться, стоит ли говорить, поймет ли он, опьяненный своим высоким положением, то, что смущает ее душу.

— Слушаю, доченька!

На сей раз голос отца показался Маке теплее.

— Я написала заявление!

— Какое заявление?

— Я не хочу оставаться заместителем главного редактора. Прошу перевести меня в простые редакторы.

— Ты уже подала его?

— Я только час назад написала. Завтра утром подам председателю комитета

— Ты окончательно решила?

— Да, окончательно.

— Что же, в таком случае, требуется от меня?

— Я посчитала нужным сказать тебе.

— Тебе трудно? Не справляешься с работой?

В столовую вошла мать и подсела к столу, испуганными глазами глядя на дочь.

— Нет, работа мне по силам.

— В таком случае, что произошло?

— В сценарном отделе много редакторов, которые по стажу и творческому опыту больше меня достойны должности заместителя. Я не хочу пользоваться твоим влиянием. И не хочу бросать на тебя тень, чтобы кто-то говорил, что ты злоупотребляешь должностью. Хочу добиться всего самостоятельно. И не желаю быть притчей во языцех.

— Рта никому не замажешь.

— Главное, что я хочу достичь всего сама, без протекции влиятельного родителя. Я знаю, что твои имя и фамилия все равно будут помогать мне, облегчат дело, обеспечат почет и уважение, но тут ничего не поделаешь — от чего не убежишь, не стоит и бежать. Мне хочется, чтобы ты согласился со мной, что мы плохо поступили, когда сразу назначили меня на такую должность.

Отец ничего не ответил. Поднес чашечку ко рту. Отпил кофе.

— Когда ты надумала написать заявление?

— Сегодня.

— Тебя и прежде смущало твое выдвижение или что-то произошло вдруг?

Мака смешалась. Она не могла обманывать отца. И поняла, что от его проницательных глаз ничего не укрылось.

— Какое имеет значение, когда и почему я решила? Главное, что решила.

— Я искренне приветствую твое решение. Я всегда верил в твой талант и благородство. Я рад, что ты не похожа на иных молодых людей, обнаглевших по милости родителей. Я согласен, чтобы ты начала все сначала. Только одно заставляет меня серьезно призадуматься. Еще вчера подобные мысли тебе и в голову не приходили. Что произошло в течение последних двадцати четырех часов? Мне кажется, и у меня есть основания подозревать, что ты что-то недоговариваешь. Если и потом ты не изменишь свое решение, тогда смело переходи свой Рубикон.

Отец встал, подошел к дочери, поцеловал ее в лоб и повернулся к раскрасневшейся от волнения супруге, которая все это время слушала их диалог.

— Не переживай. Я доверяю Маке. Моя умная девочка так просто не оступится. Ну, а я снова на службу!

* * *

Председатель комитета долго вертел в руках заявление, не в силах понять, что произошло, почему Мака вдруг решила из замов перейти в простые редакторы.

— Может быть, ее кто-то обидел? — допрашивал он главного редактора сценарного отдела студии телефильмов.

— Наоборот, пылинки с нее сдували, на цыпочках вокруг нее ходили.

— С работой, что ли, не справляется, должность не по силам?

— Мака — талантливая девочка и хороший организатор.

— В таком случае, что стряслось? В заявлении она не указывает причин, по которым просится в редакторы. И не говорила, с чего она вдруг?

— Ничего не сказала, кроме того, что в заявлении, — хочу быть обыкновенным редактором.

Председатель комитета снял очки и пожал плечами.

— Где она сейчас?

— Там сидит, в приемной.

Ираклий Ломидзе нажал клавишу селектора и велел секретарше попросить Маку к нему.

Дверь кабинета открылась. Мака вошла и остановилась у порога.

— Проходите, Мака! — улыбаясь, пригласил ее председатель комитета, встал, сделал несколько шагов навстречу девушке, выдвинул стул. — Садитесь, пожалуйста!

— Благодарю вас! — Мака села.

— Как прикажете понимать ваше заявление? Может быть, вас кто-то обидел? Может быть, вы услышали о себе что-то плохое или недостойное?

— Нет, батоно Ираклий, никто меня не обижал. К сожалению, я в свое время не учла, что должности заместителя прежде меня достойны более опытные и заслуженные люди.

— Да, но… — смешался председатель комитета. — А ваш отец знает?

— Знает, я ему вчера сказала.

— И что он?

— Согласен.