Спираль

Баба Дуся, которая никакая ей не бабушка, а была когда-то гувернанткой ее матери, бывала с семьей своей ученицы и в Париже, и в Лондоне, и в Берлине. Рассказывала ей по-немецки про отдых в Баден-Бадене, а по-французски о поездке в Лувр, и как ее, Зины, дед решил в один день, и вся семья уехала на лето в Цюрих, потому что его дочь и ее будущая мать, тогда молоденькая девушка, тяжело заболела от любви к своему кузену. Зина, сейчас вспоминая рассказы Евдокии Поликарповны, которую для конспирации она всегда, даже когда они оставались только вдвоем, называла «баба Дуся». Думала о них, как о сказках, которые все знают, но в которые уже не верят. Осенью восемнадцатого, когда отец пропал окончательно, и вестей от него больше не было, а мама однажды вышла из дома обменять столовое серебро на продукты и не вернулась, они остались с Дусей одни. Зине тогда было только шесть лет. Все, что было до этого, она не помнила, были лишь только какие-то отдельные вспышки из памяти: солнечное утро на даче и отец собирает снасти, чтобы идти рыбачить, вечер и мама в свете торшера читает газету: «Алексей, ты только послушай!» – обращается она к отцу, какие-то сборы. Кто уезжает? Отец на войну? Они в имение бабушки под Полтавой? И больше ничего. Все остальное ей рассказала Дуся. Пусть будет еще что-то в ее жизни, кроме густого тумана действительности. Пусть будет еще хотя бы Берлин!

Дуся была на редкость умна и практична. В отличие от мамы, которая наивно верила, что все это ненадолго и вот-вот как-то разрешится, Дуся как-то сразу с ужасом догадалась, что большевики – это навсегда. И раз они не могут уехать, то надо приспосабливаться. Зина и выжила только благодаря ей.

Первым делом Дуся перевезла их на другую квартиру, туда, где их никто не знал. Как она это устроила, Зина не догадывалась. Что смогла из ценных вещей, но только небольшое и дорогое, собрала в узлы скатертей и простыней и наняла извозчика. Проехали часть пути, слезли, взяли другого, так и переехали. Книги, мебель, люстры – все бросили на старой квартире. Сами поселились в дворницкой под лестницей в большом, как теперь говорили, «бывшем» доме, а по-новому: «доме партийных работников». «Пусть плохая, но отдельная, – говорила Дуся о квартире, – нет соседей – нет вопросов».

Позже справила новые документы. Вместо Иваницкой Зина стала Ивановой. «Не любят в России нерусских, – объяснила потом она Зине, – да и такая фамилия больше подходит для новой жизни», – грустно улыбнулась. Дуся работала, шила на машинке, убирала квартиры, потихоньку продавала вещи, когда было совсем невмоготу, Зина училась. «Учись хорошо, – говорила Дуся, – при любой власти лучше работать не руками, а головой». Очень хотела, чтобы Зина поступила в институт, но не получилось. Однажды Дуся, поднимая ведро воды в чужом доме, ойкнула и упала замертво. «Удар», – сказал вызванный перепуганной хозяйкой врач. Зина в восемнадцать лет осталась совсем одна и вместо института поступила на службу.

В тот же день, когда Шмайков подписал на нее документы, Зину вызвали в местком.

– Вы будете представлять наше учреждение и нашу великую Родину, Иванова, – торжественно начала Лопатникова, освобожденный председатель месткома. – Поэтому решено выделить вам ордер на чулки, ботинки и пальто. Для торжественных встреч с товарищами в Берлине нужно будет красивое платье, но сейчас ордеров нет. У вас есть что надеть?

– Не нужно красивое платье, дайте ордер на отрез, я сама пошью.

– Вот это дело, Иванова! Потом все покажете, что там нашили, мы должны утвердить, – прогундосил Шейнайзен, заместитель Лопатниковой.

Николай же, сидя вечером в своей комнате в коммуналке, перебирал записи и книги. Отдавать некому, лучше сжечь. Завтра он выходной, освобожден для подготовки к поездке, соседи с утра уйдут на смену, останется только Мария Кирилловна дома, вот и сварит себе старушка суп на его чертежах и рукописях. Две книги Николай отложил, их ему подарил когда-то профессор Васнецов, обе с дарственными надписями авторов Капицы и Бора, надо как-то незаметно вернуть Андрею Аркадьевичу. Остальные, как было ни жалко, – в печь. Открыл гардероб – несколько сорочек, два костюма, один из бостона, Лида заставила пошить. «Ну что ты ходишь такой не авантажный, – упрекнула она его, – можешь же себе позволить». Сама купила и приволокла отрез, сама отвела к подпольному портному. Дорогой костюмчик вышел, зато теперь есть что надеть в поездку.

– Там будет торжественный банкет, – предупредила его Лопатникова.

– Галстук нужен, – поддакнул Шейнайзен, – знаешь, что такое галстук? – и заржал, обнажая гнилые зубы.

Николай сегодня с утра был у Андрея Аркадьевича в институте. Поговорили о работе. Потом Васнецов сказал:

– Пойдемте, молодой человек, выйдем, покурим, не будем мешать дамам дымом.

Лидочка и Вероника Григорьевна, секретарша профессора, заулыбались.