Спираль

Она ушла, и квартира сразу опустела. Тоска сжимала сердце Рамаза. Мучительное чувство томило его. Тело чего-то требовало. Он не мог понять, чего не хватает ему. Одно было ясно: телу непременно требовалось «что-то» именно в те минуты, когда он находился во взвинченном состоянии. И вот сейчас, после ухода Инги, он как будто сидел на углях, так горело все тело.

Как выжатый свалился он на диван, закрыл глаза и отдался мыслям.

Чего недоставало телу? Может быть, женщины?

Разумеется, и ее тоже. Но то, что терзало его сейчас, не имело к женщине ни малейшего отношения.

Тяга к женщине то радовала, то смущала его.

Вспышку страсти он впервые ощутил на десятый день после операции, когда медсестра делала ему укол. У маленькой, упитанной, как осенняя перепелка, девушки загнулся внутрь отворот белого халата, обнажив крепкую грудь.

Его кинуло в пот, щеки вспыхнули, казалось, что они горят на бледном пламени спиртовки. Им владело одно желание — протянуть руки, уложить ее на постель, стащить этот белоснежный халат и прильнуть к ее груди.

И сейчас же его охватило чувство ужасного стыда, сознание невидимой веревкой связывало его по рукам и ногам, лишая возможности пошевелиться. Страсть морским отливом уползла вспять. Рамаз Коринтели жестоко разругал себя и стал думать о другом.

Сначала ему мнилось, что он легко совладает с собой, но оказалось, что за отливом следует прилив. Море словно поднималось на тысячи ног и медленно, но упорно надвигалось на берег.

Только сейчас, в этот миг он осознал, что в его существе разгорелась упорная борьба между разумом и телом.

Ведь и ему было когда-то двадцать три. Разве тогда у него было меньше темперамента?

Он никогда не жаловался на недостаток страстности, но умел держать себя в руках. Ему не приходилось обуздывать себя.

А сейчас!

Сейчас, когда он переселился в чужое тело, по-старому ли подчиняются ему чувства и одолевающие его страсти?

Может быть, невыдержанность и экспансивность свойственны телу Рамаза Коринтели? Заложены в его генах?

Какие еще особенности обнаружатся в этом теле?

Если в двуедином организме Георгадзе-Коринтели возникает антагонизм, если юношеский организм и остепененный семью с половиной десятками лет ум не сумеют притереться? Если не сбалансируются темперамент и интеллект, тогда?

«Тогда?..

Тогда?..

Тогда?..»

Рамаз Коринтели вскочил и сжал ладонями виски. Ему, уязвленному до глубины души, хотелось раздавить, истребить эти кружащиеся, как стая летучих мышей, мысли.

* * *

Как будто медленно рухнули стены. Куда-то исчез весь город, рассыпавшись в безбрежной пустыне. Лежащий на железной больничной койке глядел ввысь. Сверху с бесконечной высоты на всю ширь окоема опрокинута полусфера черного мрака.

Внезапно край полусферы охватила пурпурная полоса. Между чернотой и пурпуром протянулся по всей окружности блекло-синий, вернее, голубоватый пояс.

Пурпурный цвет подтягивался снизу к голубому, постепенно поднимая его все выше и выше, тесня черный. Наконец пурпур изгнал черноту, вознеся голубизну, сгустившуюся на вершине купола, и сам превратился в купол, увенчанный в центре голубым нимбом.

Откуда-то донесся глухой разговор.

«Боже мой, кто это?»

По голосам можно было определить — переговариваются четверо или пятеро.

Они глухо и деловито обменивались словами. Один как будто отдавал распоряжения. Ясно слышалось звяканье каких-то железных инструментов.

На мгновение он ощутил тело, разговор показался более громким. Голова как будто долго лежала на охапке крапивы, и вдруг кто-то принялся по одному выщипывать волосы.

Потом по телу неожиданно разлилось тепло, и оно, утратив вес, привольно воспарило в пространстве. Пурпурный купол вознесся еще выше, медленно принимая вид гигантского конуса, острие которого сдвинулось в центр голубого нимба и пробило черное, лоснящееся пространство. Чья-то невидимая рука, как завесу, сдернула густую черноту, и острие конуса дотянулось до звезд.

У Давида Георгадзе закружилась голова, он понял, что со страшной, безудержной скоростью несется в безбрежном просторе.

Он не знал, сколько времени летал так вверх и вниз.

Кругом царила жуткая тишина. До ушей доносился только еле слышимый шорох. Потом тело, как будто исподволь тяжелея, заскользило в пропасть. Шорох усилился, уши заложило, виски готовы были разорваться. Охваченный страхом, он взглянул на небо. Звездный купол исчез. Все было залито лоснящейся чернотой. Внизу он разобрал огромную скалу, которая медленно поднималась навстречу. Он зажмурился от ужаса и через мгновение со страшной силой рухнул на ее склон. Открыв глаза, он отчетливо увидел, как эхо удара мощным фонтаном взлетело на необозримую высоту.

Потом и склон исчез, вокруг простиралась пустота. Это не было пространством. Это была сплошная, абсолютная пустота, лишенная тех атрибутов, начиная с гравитации, которые сегодняшняя астрономия понимала под временем и пространством. Вселенная превратилась в ничто.

«Может быть, это смерть?

Операция, видимо, не удалась. Двадцать процентов, кажется, взяли верх над спасительными восьмьюдесятью.

Если я умер, то как же мыслю?