Спираль

«Что стряслось?» — удивился Рамаз и, выскочив наружу, подбежал к покатому деревянному желобу. На мгновение он оторопел, страх коснулся его холодной рукой. В мельничном желобе вода остановилась. Река спала глубоким сном. Ему показалось, что вместе с водой у него остановилось и сердце. Кровь выцеживалась из мозга и свертывалась в жилах. Кто-то неведомый, будто компрессором, нагнетал в голову холодный влажный воздух. Коринтели в отчаянии схватил свое тело и потряс его, как остановившиеся часы. Припал ухом к безжизненной груди. Ни звука. Охваченный ужасом, он изо всей силы затряс тело, затряс так неистово, что сам испугался, как бы оно не распалось на части и не рассыпалось по земле. Снова прижал к уху бездыханную грудь, до предела напрягая слух. Сердце застучало, застучало медленно, тяжело, но все-таки застучало. Именно тогда он закричал, то ли от радости, то ли от безысходности, и вскочил. Придя в себя и убедившись, что все пережитое было только сном, снова лег в кровать.

Однако заснуть не удалось. До семи проворочался в постели. Потом, убедившись, что сон не придет, встал, побрился, умылся и сварил кофе.

Сел за стол. Дипломный проект был уже написан. Точнее, он наскоро восстановил одно из исследований, ныне находящееся в директорском сейфе на одной полке с «Пятым типом радиоактивности». Сейф стоял в кабинете директора института. Рамаз понимал, что по своей научной ценности его исследование в сто раз превосходит необходимое для диплома. С таким исследованием можно шутя защитить докторскую диссертацию. Поэтому он намеревался, если университет даст свое «добро», до конца января сдать экзамены за три оставшиеся курса и превратить защиту диплома в защиту кандидатской диссертации. Он был твердо уверен в успехе и понимал, что это будет первой сенсацией на заре его новой научной карьеры.

Исследование, объяснявшее механизм прерывистого теплового радиоактивного излучения из созвездия Геркулеса, было завершено академиком Георгадзе год назад. Он не спешил с его публикацией, так как основное исследование — установление пятого типа радиоактивности — захватило его без остатка, затянуло, как колеса зубчатой передачи, заставив забыть все остальное. Сейчас, когда настала насущная необходимость начать с триумфа новую научную карьеру, важнейшее, но не опубликованное в свое время открытие, несомненно, произведет большой эффект.

«Может быть, в самом деле судьба, что я затянул с публикацией завершенного исследования?

Может быть, в самом деле меня остановила рука божья?

— Божья! — поморщился он. Как раньше, так и сейчас он не верил в бога. — Если бог и впрямь для сегодняшнего дня приберегал исследование, сделанное год назад, если он внушил мне не выносить открытие на научный совет, выходит, что он знал о предстоящей операции. Выходит, что бог позволил человеку вторгаться в созданный его помыслом мир и преступать установленные им законы жизни и смерти!

Что такое? Когда я увлекался философией? Что творится со мной? Существуй бог, разве он не пресек бы в зародыше эту операцию? Ведь пересадка мозга — самое дикое святотатство из всех святотатств!»

Рамаз отпил кофе, который уже успел остыть. Плюнул и поднялся из-за стола.

Заниматься зарядкой было лень. Он даже не проделал того минимума необходимых движений, которым врачи специально научили его.

Четвертый день он работал не поднимая головы. Все были предупреждены, что эту неделю его нельзя беспокоить.

Позвонил он и главному врачу. Сказал, что пишет автореферат кандидатской диссертации, и просил не отвлекать его чрезмерным вниманием. Если случится необходимость, он сам найдет его.

Снова устроился за столом, но душа — нет и нет! — не лежала к работе.

Сон есть сон, но временами ему казалось, что сердце у него вправду останавливается.

«Что со мной?

Наверное, переутомился. Все вполне естественно, сколько месяцев я не занимался наукой!» — успокаивал он себя.

Его труд — значительное и кропотливое исследование — был закончен. Главное теперь — превратить его в дипломную работу, а фактически — в реальную диссертацию.

Отсутствие литературы создавало массу помех. Он запасся множеством книг из университетской библиотеки, но той новейшей иностранной литературы, которая осталась в квартире Давида Георгадзе, нельзя было найти ни у кого в Тбилиси.

Сердце опять остановилось. Опять он ощутил в голове холодный и влажный воздух.

«Нет, мое состояние не объяснимо утомлением, я не чувствую ни малейшей физической или умственной усталости!

Тогда отчего накатывает на меня эта жуть?

Кто знает, сколько еще непредвиденных напастей поджидает меня впереди?!»

Рамаз Коринтели не ошибался, интуиция молодого ученого улавливала импульсы, предвещающие нечто ужасное.

Стараясь развеять тягостные мысли, он приблизился к окну, выглянул во двор.

Дворик, зажатый четырьмя огромными бетонными кубами, был полон легковых машин.