Спираль

— На следующее утро ты пошел на работу. Может быть, ты не помнишь, что трудился на инструментальном заводе? Всю ночь ты не спал, убийство, видимо, подействовало на тебя. Ты же не знал, что сторож спасся, если месячную отсрочку можно назвать спасением. Мостовой кран сигналил тебе, а ты ничего не слышал. Ты, видимо, был не в себе. Как нарочно сунулся под крюк…

Вечером ты не пришел на условленное место. Мы зашли к тебе домой. Узнали о твоем несчастье и помчались в больницу. Ничего утешительного не услышали. Нам сказали — может быть, спасем, но рассудок к нему не вернется.

Шадури встал и в который раз прошел в спальню.

Рамаз едва дышал.

«Боже мой, в какую историю я впутан. — Сердце, зажатое ледяными глыбами, казалось, вот-вот остановится. — Кто я такой? Бандит и убийца, налетчик, ворюга?! Кто знает, каких еще дел натворил…»

Шадури вынес из спальни коричневую кожаную сумку:

— Здесь семнадцать кусков.

«Семнадцать тысяч!»

Сосо протянул сумку гостю. Рамаз, откинувшись на спинку кресла и вертя в руках сигарету, не шевельнулся. Он не сводил глаз с лица Шадури.

— Все это время прятали. Много раз нужда поджимала — копейки не взяли.

Сосо понял, что Коринтели не собирается брать сумку. Будто все было в порядке вещей, он поставил ее перед гостем, а сам сел в кресло.

«Неужели он взаправду ничего не помнит? — Сомнение грызло душу Шадури. — Может быть, задумал отколоться от нас? Может, боится, как бы дело не раскрылось, и пытается выйти из игры?»

— Почему ты два месяца преследовал меня? — спросил вдруг Рамаз, не спуская глаз с Сосо.

— Почему? — пожал плечами тот.

Рамаз не повторил вопроса вслух, однако он остался у него на лице.

— Грузинская пословица гласит, что от осторожности голова не болит! — ответил, иронически улыбаясь, Шадури.

— Ого, ты и пословицы знаешь?

— Ты, видать, и впрямь запамятовал, что я не терплю таких шуточек! — вспыхнул Сосо.

«Кажется, я поспешил высунуться из окопа», — улыбнулся в душе Рамаз.

— После твоего выздоровления я несколько раз специально попадался на твоем пути. Ты не узнавал меня. Мне было известно, что ты потерял память. Одно смущает меня: ты, оказывается, многое помнишь, а многое напрочь забыл.

— Неужели ты и сейчас сомневаешься в правдивости полученной информации? — Рамаз, беззаботно кинув окурок в пепельницу, вызывающе выпустил дым в лицо хозяина.

Водка изрядно одурманила его. Если раньше он испытывал отвращение, то теперь непропорционально длинные руки, густые черные брови и кривые зубы Шадури раздражали его донельзя. Он интуитивно догадывался, что этот Сосо претендует на роль главаря, и, видимо, таковым является.

Шадури делал вид, что ничего не замечает. Ему не хотелось обострять ситуацию. Он знал, что многое еще предстоит выяснить и утрясти.

— Тебе никогда не представить, как я издергался, пока ты лежал в больнице. Ты же в беспамятстве если не все, то такое мог выболтать, что милиции с лихвой бы хватило, чтобы утопить нас. Я оказался в пиковом положении. Потом я узнал, что ты потерял память. И вот ты несколько раз не узнаешь меня. Два месяца я следил за тобой, приглядывался, прикидывал, когда с тобой можно будет переговорить. — Шадури взялся за пачку сигарет.

«Глядите, как стройно и логично расписывает все этот бронеголовый!» — искренне поражался Рамаз.

— А что привело тебя на похороны академика? — вдруг перевел разговор Шадури.

— Что могло меня привести? Ты-то не потерял память. Я же физик, вдобавок и астрофизик. Не обязательно было лично знать покойного академика Давида Георгадзе. Что удивительного, если я пошел на похороны известного во всем мире ученого и коллеги?

— «Коллеги»! — хмыкнул Шадури. — А я подумал, что тебя другое привело.

— Что другое? — удивился Коринтели. Он понял, что слово «коллега» прозвучало не к месту.

— Извини, сам не знаю, что сказать. Просто я удивился, обнаружив тебя там.

— Ладно! Я все-таки физик. А ты как там оказался?

— Я и не думал туда ехать. Я незаметно следовал за тобой, когда ты садился в машину главного врача, моя находилась в двадцати метрах сзади. Я и представить не мог, что у тебя возникнет желание пойти на похороны какого-то Георгадзе.

— Отдавая дань уважения Давиду Георгадзе как ученому и гражданину, я только выполнил свой гражданский долг.

— «Гражданский долг»! — насмешливо и громче, чем минуту назад, хмыкнул Сосо. — Я ушам своим не верю, что эти слова произносишь ты, ты, Рамаз Коринтели. До потери памяти ты так не рассуждал. И «гражданский долг» тебя не тревожил. Насколько я знаю, ты вообще не подозревал о существовании этого академика. Ни разу с твоего языка не срывались его имя и фамилия. Во всяком случае, если ты и слышал о нем, при его жизни тебе было плевать на него. В больнице тебя, очевидно, вылечили не только от болезни, не только вернули способность шевелить мозгами, но и запустили кое-какие детали, которые до тех пор ржавели от безделья.

— Издеваешься? — Рамаз гневно бросил взгляд на пуленепробиваемый лоб Шадури.