Спираль измены Солженицына

Как бы то ни было, Солженицын прошел «через островную империю — «Архипелаг» — сверх ожидания хорошо».

А факты таковы: Солженицын, пребывая в Марфино, работал в акустической лаборатории. Чем же он там занимался?

«Они [специалисты. — Т. Р.] измеряли и исследовали специфические особенности голоса при прохождении через каналы связи», — сказал мне Николай Виткевич, который попал в «шарашку» в 1949 году[29]. Это подтверждают и сам Солженицын в романе «В круге первом»[30], и Панин в книге «Записки Сологдина»[31]. Солженицын даже утверждает, что они в Марфино занимались проблемами секретной телефонной связи по личному приказу… И. В. Сталина![32]⁶

Но ведь Солженицын никаким специалистом не являлся: он не был физиком или специалистом в области акустики. И приходил он на рабочее место не для того, чтобы применить свои познания в области точных наук, а в качестве «филолога»! Но он ведь и не филолог! Неужели среди заключенных не нашлось ни одного настоящего специалиста-филолога? Трудно поверить.

Сам профиль и секретный характер научных исследований позволяют предположить, что Солженицын был направлен в марфинский институт как секретный информатор. Это ведь не моя выдумка и не злая шутка, а непреложный факт.

Александр Солженицын, которого весь мир знает как лауреата Нобелевской премии в области литературы, которого определенные круги Запада — в печати, по радио и телевидению — изображают как «защитника правды», «борца против террора и лжи», был просто-напросто секретным информатором лагерной администрации.

Я помню, в Цюрихе, сидя со мной за столом, он как-то эмоционально сказал мне:

«Самым ужасным в советских лагерях был даже не холод, не голод и невероятно тяжелый каторжный труд, который взваливали на нас, чтобы уничтожить нас физически, а просто то, что мы не могли друг другу верить. Администрация ГУЛага опутала нас сетями доносчиков».

Однако у реальных фактов имеется одно постоянное свойство — неопровержимость.

Солженицын прямо сам признался, что был секретным информатором, хотя с оговоркой, что никаких доносов не составлял.

«Я размышлял над тем, почему он решился на это саморазоблачение или самообвинение. И у меня, — говорит М. П. Якубович, — возникла следующая мысль: он живет на вершине своей литературной славы на Западе и достиг ее как «защитник нравственности», «борец за свободу» и «борец против варварского коммунизма»; поскольку он почувствовал себя «героем», его не может не беспокоить вероятность широкой гласности того факта, что он являлся секретным информатором. Он сразу смекнул, как это может повлиять на его репутацию в мире. И тогда он попытался предотвратить крах своей репутации и пришел к выводу: ему нужно самому сказать о том, что он был доносчиком, но в такой редакции, которая исключала бы возможность осудить Солженицына за то, что он принял кличку Ветров»[33].

Вывод М. П. Якубовича точен. И с логической и с психологической точек зрения.

Все собранные факты, прямые и косвенные доказательства свидетельствуют о том, что Солженицын попал в «шарашку» не как научный работник, а как секретный информатор лагерной администрации. Он не писал доносов?..

Михаил Петрович Якубович говорит по этому поводу:

«В высшей степени неправдоподобно, чтобы человека, который пообещал информировать о своих товарищах по заключению и не представил ни одного сообщения, — такого человека послали в этот привилегированный лагерь»[34].

Позвольте, но разве провокаторская записка Солженицына на 52 страницах, содержащая клеветнические нападки на профессора К. С. Симоняна, и подлые его наветы на Николая Виткевича, Наталию Решетовскую, Лидию Ежерец не есть «сообщения секретного лагерного информатора» — доносы? Это и есть реальные плоды раннего «литературного творчества» Александра Солженицына; так сказать, первые витки спирали его предательской деятельности. Допустим, что мои суждения субъективны. Допустим, что мнения М. П. Якубовича и других также субъективны. Но есть совершенно объективные высказывания людей, которых даже самым преданным нынешним зарубежным друзьям Солженицына трудно упрекнуть в предвзятости или субъективности.

Вот, например, что сказал мне бывший высокопоставленный офицер власовской армии Л. Самутин — человек, который прятал рукопись солженицынской книги «Архипелаг ГУЛаг»: «Солженицын теперь боится, что советские органы могут обратиться к его бывшим друзьям, чтобы получить против него компрометирующие материалы. Но чего ему бояться, если подобных сведений не существует?»[35]