Спираль времени. Книга 2

— Нет и не может быть, — последовал ответ. — Человек не может быть рабом. Это противоестественно.

— Я не знаю стран, где нет рабов.

— Такие страны есть, но не здесь.

— Что же вы делаете с пленниками? Убиваете их?

— У нас нет и не может быть пленников. Мы не ведем войн. Никогда!

— Но ты произнес это слово, — сказал Ден, — значит, ты его знаешь.

Лицо пришельца омрачилось.

— У пас были войны, — сказал он, — но очень давно. Мы знаем о них, как знаем вообще историю своей родины.

— Если нет рабов, — сказал Геза, недоуменно пожимая плечами, — то некому вести работы.

— Мы делаем всё сами.

— Даже те, кто обладает властью?

— У нас нет власти в твоем понимании этого слова. Все люди у нас равны.

— Такая страна не может существовать. — Геза повернулся к Дену. Тот улыбнулся.

— Как можно не считать рабов людьми? — продолжал пришелец. — У них такое же тело, такой же мозг, как у вас. Они во всем такие же, как вы.

— Нет, — ответил Ден, — ты ошибаешься. У рабов неразвитый мозг. Они глупы, как животные.

— Развитие человеческого мозга зависит от учения. Вы ничему не учите своих рабов, и потому они кажутся вам глупее, чем вы сами. Но вот ты… — обратился он к Гезе. — Ты тоже считаешь рабов низшими существами? Как же тогда ты называешь раба своим братом?

Ден насмешливо посмотрел на Гезу.

— Тебя выкормила мать Рени, и ты считаешь его своим братом, — добавил пришелец. — И ты совершенно прав. Но почему же вы допускаете, чтобы ваших детей выкармливали женщины-рабыни? Ведь они, по-вашему, животные.

— Наших детей всегда выкармливают рабыни, — ответил Ден, сдерживая раздражение, которое вызывали в нем «нелепые» слова пришельца. — Мы пьем молоко четвероногих животных, почему же мы не можем пить молоко двуногих?

— Вы едите мясо четвероногих, — возразил пришелец. — Тогда я не вижу причин не есть и двуногих. Хорошо, прекратим этот разговор, который тебе неприятен. Прости меня.

— Я не сержусь на тебя. — Ден встал. — Ты чужеземец, и у тебя другие понятия. Не сердись и ты, если я скажу, что твои взгляды кажутся мне дикими.

Разговор на этом прекратился.

Удалившись к себе, Геза задумался над всем услышанным. Он чувствовал какую-то правду в словах пришельца.

И вдруг он вспомнил про Рени.

Ден не знал, что Рени образован. Молочные братья тщательно скрывали от всех свою маленькую тайну. Открыть ее — значило поставить под угрозу самую жизнь Рени. Ведь даже пленников войны, если они оказывались грамотными, не обращали в рабство, а уничтожали.

Рени обладал теми же знаниями, что и сам Ден. Они были равны в этом отношении. Раньше Геза никогда не задумывался над таким вопросом. В детстве он учил Рени просто из мальчишеского озорства, а затем по просьбе самого Рени. Геза искренне любил товарища детских игр.

И вот неожиданные и столь новые для него слова пришельца поставили перед Гезой вопрос — глупее ли Рени, чем Ден или сам Геза? Если рабы подобны животным, как считали его современники, то никакое образование не сделает их умнее. В этом случае Рени выучил все, чему учил его Геза, механически, не осмысливая. Если же нет…

Шаг за шагом, слово за словом вспоминал Геза поведение и поступки Рени, стараясь восстановить в памяти все их разговоры. И чем больше он вспоминал, тем яснее становилось ему, что Рени ни в чем не уступал Дену. Больше того, Рени высказывал мысли, которые теперь, после слов пришельца, казались Гезе более зрелыми, чем мысли Дена по тому же поводу.

Рени был рабом, сыном и внуком рабов. Его мозг — это мозг раба. И притом потомственного, а не пленника, обращенного в рабство.

Что же, значит пришелец прав?

Геза вскочил и зашагал по комнате из угла в угол. Его гордость, унаследованная от предков, внушенная ему с детских лет, возмутилась от такого вывода. Рени умнее Дена! Значит, он умнее и его самого, потому что он, Геза, всегда признавал умственное превосходство старшего брата.

Что-то вроде сожаления, что он дал Рени знания, шевельнулось в душе Гезы.

«Но разве это что-нибудь меняет? — подумал он тут же. — Допустим, что Рени так же неграмотен, как остальные рабы. Пришелец все равно прав. Нет, я поступил хорошо, хотя бы потому, что могу теперь с уверенностью сказать: правда не на нашей стороне. Но что же тогда надо делать? Учить всех рабов? А кто же будет работать? Страна, в которой все — господа, не может существовать. Получится хаос. Но и оставлять рабов в том же положении, выходит, несправедливо».

Геза чувствовал, что запутался, что не может разобраться в своих новых мыслях. И он рассердился на пришельцев, возбудивших в нем эти мысли. К чему они? Все останется таким, каким было всегда, во все времена. Пусть это несправедливо, но иначе нельзя. Так устроен мир.

«Я не сержусь на Рени, — подумал он, засыпая под самое утро. — Он ни в чем не виноват, и я его люблю, как любил всегда. А думать об этом больше не надо».

Но он продолжал думать на следующий день, еще на следующий, и все время, прошедшее с тех пор. Простая мысль повлекла за собой более сложные, и, не замечая этого, Геза стал смотреть на все другими глазами, чем раньше. Зерно, брошенное в его ум пришельцами, давало всходы.