Спираль зла

Самира достала телефон и стала светить им, как фонариком, чтобы был лучше виден шероховатый ствол дерева, изборожденный глубокими трещинами, которые слабый свет фар высветил на секунду, когда автомобиль выходил из виража.

Символ был на месте. Крест, но не перевернутый, как его описала Жюдит в своем дневнике, и инициалы тоже были не те – JD.

Очередная бессчетная хитрость мозга, пораженного апофенией… Тот, кто играл с ошибочными реалиями, сконструировал собственное повествование. На какую-то долю секунды призрачный свет фонарика озарил густой лес, и они снова сели в машину.

* * *

Жилище Делакруа показалось в конце зеленого тоннеля. У Серваса возникло впечатление, что небо стало темнее, хотя на дворе был ясный день. Только выйдя из машины, он заметил, насколько тяжелым и влажным был воздух. И ни дуновения ветерка: даже плющ на фасаде висел неподвижно. То и дело сверкали бесшумные зарницы. В свете такой зарницы Мартен заметил, что большая входная дверь открыта. Они с Самирой нажали на кнопку звонка и услышали, как он эхом отозвался внутри, но никто не вышел им навстречу. Сервас миновал вестибюль, обшитый лакированными деревянными панелями, как в домовой церкви. Самира, шедшая за ним, вдруг замерла на месте, шагнув в коридор. Впереди на полу виднелось что-то черное, распростертое метрах в десяти от них, и Сервас почувствовал, как натянулись его нервы. Краем глаза он заметил, что Самира достала из кобуры пистолет. Быстро подойдя к черному силуэту, майор не смог сдержать дрожь, поняв, что это такое. Одна из собак Артемизии. Огромный пес лежал на боку, и было ясно, что он уже никогда не встанет. Он был мертв. На приплюснутой черной морде виднелись потухшие глаза, из пасти вывешивался кончик розового языка. Никаких следов крови, никаких ран на нем не было. Похоже, пса отравили.

– Это все она натворила, – послышался мрачный голос, и Сервас поднял глаза.

Перед ним стоял Морбюс Делакруа в домашнем халате и плакал, как ребенок.

– Она убила своих собак, а потом наверняка убьет и себя. Не хочет, чтобы они остались одни. Я смотрел фильм в просмотровом зале и ни на что не обратил внимания. Она знала, что вы уже в дороге… Как ей удалось это узнать, я понятия не имею.

Сервас снова вздрогнул. Делакруа олицетворял сейчас само опустошение: намного бледнее, чем обычно, он напоминал посиневший труп с ярко-красными веками и бескровными губами.

– Вы уже ничего не сможете сделать, – сказал он. – Слишком поздно.

Затем отвернулся и медленно пошел по коридору, словно приглашая их следовать за ним. Они так же медленно двинулись следом. Сервас подумал о Венсане, и ярость чернилами каракатицы затмила его мозг. Он посмотрел на Самиру: глаза ее сверкнули той же яростью.

Делакруа толкнул дверь, что находилась справа, и они начали спускаться по лестнице. Эту часть дома, видимо, обустраивали для какой-то недавней даты, потому что бетонные ступени были выкрашены белым, стены пахли свежей краской, и весь подвал сиял, как новенький. Они прошли по ярко освещенному коридору, и Сервас уловил плывущий в воздухе запах хлорки и увидел на потолке радужные отсветы воды. И только потом его глазам открылся внутренний бассейн с голубой водой, расположенный за прозрачной раздвижной стеной. Следом за Делакруа он миновал прозрачную дверь и, окаменев, застыл на бортике бассейна.

Он никогда не сможет забыть эту картину, как не сможет забыть мертвого Венсана в выгребной яме. Посреди бассейна сидела Артемизия на одном из своих надувных кресел, которые он видел только в фильмах. Купальника на ней не было, зато был черный распахнутый плащ с капюшоном, который оставлял открытым черное нижнее белье. Ее сплетенные точеные ноги босыми ступнями ритмично шлепали по воде, и от них расходились маленькие волны.

Зал был погружен в полутьму – свет проникал сюда только через бассейн и через коридор. Он снизу освещал лицо Артемизии, и Сервасу пришла на ум сцена из единственного фильма ужасов, который он видел: «Кэрри».

Мартен долго простоял так, словно парализованный, не в силах отвести глаз от жуткого зрелища.

Лицо Артемизии было залито кровью. И не только лицо: в крови были плечи, грудь, живот и вообще все тело. Кровь текла из мелких порезов, которые она наносила себе маленькими ножницами, держа их в правой руке, и стекала по розовой резине надувного кресла, образуя на поверхности воды пятно, которое постепенно росло.

И это еще не всё.

Левая рука Артемизии потрясала зажженной золотой зажигалкой. Огонек был такой же маленький и хрупкий, как зажигалка. Сервас заметил, что кровь у Артемизии была какая-то странная: при таком освещении она выглядела маслянистой. Точно так же выглядело и красное пятно вокруг надувного кресла. По пятну разбегались радужные отблески, и в воздухе подозрительно пахло бензином. И только тогда Сервас разглядел пластиковую канистру, плавающую позади Артемизии, и бросил тревожный взгляд на Самиру.

– Артемизия, умоляю тебя! – рыдал Делакруа. – Артемизия, не делай этого!