В аэропорт они мчались под вой включенной сирены и мигание проблескового маячка, перепрыгивая из одного ряда в другой, отчаянно сигналя тем, кто не успевал быстро сворачивать в сторону. Самира буквально выкинула Серваса из машины, как посылку, у самых ворот аэровокзала, под хмурое небо. А он, не дожидаясь лифта, взлетел по лестнице на второй этаж, по дороге бросив взгляд на расписание. Оставалось меньше пятнадцати минут!
Бегом промчался он по залам и, задыхаясь, подбежал к нужному выходу, расталкивая очередь из пассажиров. И сразу после его прохода через контроль заорали сразу все сирены.
На этот раз Сервас взял с собой оружие, и его надо было декларировать. Опоздай он хоть на несколько секунд, ему пришлось бы с земли наблюдать, как самолет отрывается от взлетной полосы. Свой табельный пистолет Мартен вез в специальном футляре с кодовым замком. Спринтерский забег закончился возле бортпроводниц, когда он уже миновал туннель, и командир самолета закрыл двери у него за спиной.
Майор перевел дыхание, втиснувшись в узкое кресло возле центрального прохода; лоб и спина были все в поту. Во время полета они несколько раз входили в зону турбулентности, но впервые в жизни Сервас даже не обратил на это внимания. Страх, грызущий его, был совсем другой природы.
46
Последний ливень, казалось, умыл Париж и привел его в порядок. Он превратил авеню де Сюфрен в Седьмом округе в настоящую витрину зеркальных дел мастера. Вокруг все сверкало и переливалось. У дома 11-бис был каменный фасад, обработанный под руст, и двойная кованая дверь с резным металлическим козырьком.
– Ничего себе! – прошептал Пьерра, нажимая медную кнопку будки привратника. – Как ты думаешь, сколько может стоить квадратный метр такого жилья? Пятнадцать тысяч? Двадцать?
Пьерра дождался Серваса у выхода из аэропорта Орли, и они промчались за рекордное время, с мигалкой и сиреной, по шоссе А106, потом по А6, потом по объездной дороге и набережной Гренель. Пока Сервас рулил по городу, Пьерра удалось, после нескольких безответных телефонных звонков и эсэмэсок, связаться с Максимилианом Ренном и узнать, кто устраивал злосчастную вечеринку и отправил ему приглашение. Оказалось, что это был некий Шарль Барневиль, по мнению ютьюберов, заметная фигура в кинематографии. Пьерра тоже собрал свою группу и велел молодежи заняться определением местоположения телефона Эсперандье.
Сервас посмотрел на часы: 19:37. От Эсперандье по-прежнему не было никаких вестей. На этот раз ни у кого не было сомнений: с ним что-то случилось. Предчувствие сменилось уверенностью, а уверенность уступила место паническому страху.
Им открыл темноволосый человек лет тридцати, на шее у него висела каска с наушниками. Пьерра предъявил свой полицейский жетон.
– Кого вы хотели бы видеть?
Из каски доносилась музыка.
– Шарля Барневиля.
– Последний этаж, – ответил консьерж.
– А что он за человек, этот Барневиль? – наудачу спросил Сервас.
– Человек, который забывает о новогодних подарках, – заметил консьерж и отвернулся.
Они вошли в огороженный решеткой лифт, неспешно поднявший их на последний этаж в центре мраморной спирали лестницы. На последнем этаже наблюдалась только одна двойная дверь. Они позвонили, и откуда-то из глубины квартиры, сквозь створки дубовой двери до них донесся хрустальный звук звонка. Дверь открылась, и они увидели служанку в белом переднике. Она была такая худая, что у них сразу появилась мысль: уж не больна ли? Под тусклой, потемневшей кожей едва выделялись мускулы, щеки впали, а под желтыми водянистыми глазами побитой собаки висели большие мешки.
Пьерра в очередной раз достал свое удостоверение, и всех удивила искорка ужаса, сверкнувшая в глазах служанки.
– Мы хотели бы поговорить с месье Барневилем, – сказал парижский полицейский, нахмурив брови.
Служанка провела их по анфиладе просторных залов с высокими потолками, позолотой, зеркалами и антикварными светильниками. Они прошли и по роскошному венгерскому паркету, и по коврам всех цветов и форм. Вдруг Пьерра схватил служанку за руку и повернул к себе лицом. В ее глазах снова сверкнул ужас.
– Вы говорите по-французски?
Она отрицательно помотала головой.
Пьерра выпустил ее руку, и она, как автомат, двинулась дальше. Они вошли еще в один зал, такой же высокий, как и предыдущие, и служанка указала им на красный диван перед мраморным камином. Они поняли, что должны подождать.
Сервас сел, а потом, повернув олову, увидел волшебное зрелище: прямо перед ним возвышалась Эйфелева башня. По ту сторону штор, огромных окон и балкона с балюстрами, на фоне потемневшего неба с грозовыми облаками, самый знаменитый памятник Франции стоял так близко, что можно было различить каждую поперечину, каждую маленькую стальную балку, каждую лестницу и вереницу посетителей, ползущих вверх, как африканские термиты по своему термитнику.
– Ух, черт… – прошептал Пьерра.