Спирита

Госпожа д’Эмберкур поразилась тому, сколь ничтожное воздействие возымели на Ги де Маливера ее заигрывания с господином д’Аверсаком, – это опрокидывало все ее представления о женской стратегии. Она верила, что укол ревности – лучшее средство для возбуждения угасающей любви, полагая само собой разумеющимся, что Маливер ее любит. Ей и в голову не приходило, что неженатый мужчина, который уже три года бывает у нее чуть ли не каждый четверг, преподносит букет в день спектакля в Итальянском театре и не клюет носом в глубине ложи, вовсе не увлечен ее прелестями. Разве она не молода, не красива, не богата, не одевается по последней моде? Разве не играет на фортепиано, как первый лауреат Консерватории? Не подает чай, словно настоящая леди? Не умеет писать записки английским почерком с красивым наклоном, изящными изгибами и завитками? В чем можно упрекнуть ее экипажи от Биндера, ее отменных лошадей, купленных у самого Кремьё? Даже ее лакеи прекрасно смотрятся и гордятся своим местом! А обеды? Они снискали признание гурманов! Все это, на взгляд графини, составляло вполне приемлемый идеал.

Однако незнакомка в санях не давала ей покоя. Графиня снова и снова отправлялась кататься вокруг озера в надежде встретить ее и посмотреть, нет ли рядом Маливера. Дама больше не появлялась, ревновать госпоже д’Эмберкур было не к кому, да и никто эту красавицу не узнал и не заметил. Любил ли ее Ги или просто поддался любопытству, когда направил Греймокина вслед за рысаком? Эту загадку госпожа д’Эмберкур разгадать не могла и потому решила, что она сама виновата – напугала поклонника, дав ему понять, что он ее компрометирует. Теперь она жалела о словах, которые произнесла, пытаясь вытянуть из него признание, ибо Ги беспрекословно подчинился ее указаниям и с тех пор ни разу не переступил порог ее дома на улице Шоссе-д’Антен. Такое послушание обижало графиню, она предпочла бы, чтобы он проявил хоть чуточку строптивости. Хотя подозрения госпожи д’Эмберкур опирались лишь на мимолетное видение в Булонском лесу, она чувствовала, что за чрезмерной заботой о ее репутации стоит другая женщина. Правда, в жизни Ги с виду ничего не изменилось, и Джек, которого осторожно расспросила горничная госпожи д’Эмберкур, уверял, что уже давненько не слышал шуршания шелка на потайной лестнице их дома, что хозяин редко выходит, встречается только с бароном Ферое, живет отшельником и по ночам подолгу пишет.

Д’Аверсак старательно ухаживал за госпожой д’Эмберкур, и она принимала его с молчаливой признательностью брошенной любовницы, которая, дабы увериться в собственных чарах, нуждается в новых поклонниках. Она не любила д’Аверсака, но была благодарна ему за то, что он высоко ценил все, чем Ги, казалось, пренебрегал, и во вторник на представлении «Травиаты»¹ все заметили, что место Маливера занял д’Аверсак. Он был в перчатках и белом галстуке, с камелией в петлице, завитой и напомаженный, словно записной волокита, еще не растерявший волос, и лучился самодовольством. Он уже давно лелеял надежду понравиться госпоже д’Эмберкур, но та отдавала явное предпочтение Маливеру, и д’Аверсак отодвинулся на третий или даже на четвертый план в толпе поклонников, что всегда вращаются вокруг красивых женщин в ожидании случая – разрыва или обиды, – а случай этот все никак не подворачивается.

Он оказывал ей мельчайшие знаки внимания: предлагал бинокль и программку, смеялся каждой шутке, склонялся с заговорщическим видом, чтобы ответить на вопрос, а когда госпожа д’Эмберкур соединяла кончики своих белых перчаток в знак одобрения какой-нибудь ноты, взятой дивой, начинал оглушительно хлопать, подняв руки над головой, – короче, он всячески подчеркивал свое вступление в должность галантного кавалера.

В некоторых ложах уже задавались вопросом: «Неужто свадьба Маливера и госпожи д’Эмберкур отменяется?» Всеобщее любопытство вызвало появление Ги после первого акта: он прошел по партеру, окинул взором зал, рассеянно взглянул на ложу графини. Д’Аверсак, заметив его, почувствовал себя не в своей тарелке. Однако даже самые проницательные лорнеты и бинокли не заметили на лице Ги ни малейшего признака раздражения. Ни один мускул не дрогнул, он не побледнел, не покраснел, не нахмурил брови, не состроил ужасную и разъяренную физиономию ревнивого любовника, увидевшего, как другой ухаживает за его красавицей, – нет, он был спокоен и безмятежен; его лицо светилось от тайного счастья, а на губах витала, как говорит поэт:

Таинственная улыбка
Внутренних страстей².

– Наверняка Ги полюбила какая-нибудь фея или принцесса, иначе он не ходил бы с таким торжествующим видом, – заключил один старый завсегдатай балкона, заслуженный донжуан. – Если госпоже д’Эмберкур он еще не безразличен, то она может надеть траур. Не видать ей свадьбы как своих ушей и никогда не носить имя госпожи де Маливер.