Спирита

Отрывок, который она сыграла, принадлежал великому композитору, чей человеческий гений, казалось, предчувствовал бесконечность. Его полная страсти музыка то говорила о сокровенных желаниях души, то напоминала о небесах и рае, из которых эта душа была изгнана. В ней слышались и вздохи несказанной печали, и горячая мольба, и глухое бормотание – последний бунт гордыни, низвергнутой во мрак. Спирита передавала все эти чувства с мастерством, заставлявшим забыть о Шопене, Листе, Тальберге² – обо всех пианистах-виртуозах. Ги казалось, что он слышит музыку впервые в жизни. Ему открылось новое искусство, тысячи неведомых мыслей зароились в его голове. Звуки вызывали в его душе глубокие, далекие отголоски давно минувших дней, ему чудилось, что он слышал их в своей первой, забытой жизни. Спирита не только передавала замысел автора, но и выражала идеал, о котором он мечтал и которого не сумел достичь, будучи простым смертным. Она дополняла гения, совершенствовала совершенство, прибавляла к абсолюту!

Ги поднялся и, точно сомнамбула, не осознающая своих действий, двинулся к пианино. Он облокотился на крышку инструмента, и его взгляд утонул в глазах Спириты.

Спирита в самом деле была великолепна. Она приподняла и немного откинула голову назад, так что все лицо ее, освещенное восторгом, оказалось на виду. Вдохновение и любовь зажгли неземной огонь в ее глазах, чья синева почти исчезла под полуопущенными веками. Сквозь приоткрытые створки губ сверкали жемчужно-белые зубы, а шея, омытая синеватыми бликами, выгибалась, как у символической голубки, и напоминала росписи на плафонах Гвидо³. Она все меньше походила на женщину и все больше – на ангела, и свет, исходивший от нее, стал таким ярким, что Маливер невольно зажмурился.

Спирита уловила его движение и голосом мелодичным и нежным, словно музыка, прошептала:

– Мой бедный друг! Я забыла, что ты еще не вышел из своей земной темницы, что твои глаза могут вынести лишь слабый лучик истинного света. Когда-нибудь я покажусь тебе такой, какая я есть на самом деле, в тех сферах, куда ты последуешь за мною, а сейчас для того, чтобы ты увидел меня, достаточно и тени моей новой оболочки. Смотри и ничего не бойся.

Путем неуловимых перемен ее небесная красота стала чуть более земной. Спрятались крылья Психеи⁴, на мгновение затрепетавшие у нее за спиной. Бесплотный облик несколько сгустился, молочное облачко заполнило его пленительные контуры и подчеркнуло их – так капелька масла, добавленная в воду, позволяет различить грани лежащего в ней кристалла. Сквозь Спириту проступала Лавиния. Образ девушки оставался по-прежнему слегка туманным и все же создавал иллюзию ее присутствия.

Она перестала играть и устремила взгляд на Маливера. Слабая улыбка блуждала по ее губам, улыбка небесно-ироничная и божественно-лукавая, сочувствующая и снисходительная, а в глазах мягко светилась самая нежная любовь, такая, какую дозволительно показать невинной земной девушке. И Маливер вдруг поверил, что рядом с ним Лавиния, которая так стремилась к нему, пока была жива, и к которой его не подпускал насмешливый рок. Потеряв голову, очарованный, трепещущий от любви, забыв, что перед ним всего лишь призрак, он приблизился к ней, чтобы взять ее руку, еще лежавшую на клавишах, и поднести к губам, но его пальцы сомкнулись так, как если бы прошли сквозь пар.

Хотя ей нечего было опасаться, Спирита отшатнулась, словно он нечаянно оскорбил ее, но вскоре ангельская улыбка вновь осветила ее лицо, и она поднесла к губам Ги, который уловил тонкий свежий аромат, свою прозрачную, сотканную из розоватого света руку.

– Я и забыла, – молвила она беззвучно, но так, что Ги сердцем слышал каждое слово, – что я уже не земная девушка, а душа, призрак, неосязаемый туман, лишенный всяких человеческих ощущений. Лавиния, наверное, отказала бы тебе, Спирита же дает свою руку, но не ради наслаждения, а в знак чистой любви и вечного союза.

И несколько мгновений она держала свою несуществующую руку под воображаемым поцелуем Ги.