Голова Крейга взорвалась от боли. Он лег на спину, голова пульсировала от ужаса и боли.
- Не делай этого, - всхлипывал он, наплевав на то, насколько жалко звучал его голос.
- Видишь эти ремни по обе стороны верстака? Я хочу, чтобы ты пристегнул себя надежно и крепко.
Крейг поднял голову и затуманенными слезами глазами увидел толстые кожаные ремни. Они были прикреплены к двум сторонам верстака и свисали до самого пола.
Дрожащими руками парень потянулся к ним.
Но Крейг сделал это, вопреки всем своим природным инстинктам. Дрожащими руками он застегнул оба ремня.
- Это чтобы ты не соскользнул со стола, когда я начну работать над тобой, - объяснил старик.
- Пожалуйста, Биш, ты не должен этого делать. Просто отпусти меня, пожалуйста.
- Лежи спокойно, сынок.
Старик отступил назад, не сводя с него оружия. Не отводя от него глаз, он потянулся за спину и нащупал что-то на стене.
Потом бросил в Крейга пару металлических наручников.
Они упали ему прямо в грудь, и парень слегка вздрогнул от удара.
- Надень их. И эти, - сказал он, бросая ему вторую пару.
- Две пары? Как я должен надеть две пары?
- Прикрепи каждое запястье к пристегнутым ремням, чтобы руки были закреплены по бокам.
У Крейга голова пошла кругом. Он никак не мог этого сделать. Это полностью сковывало его и отданным во власть безумца.
Под дулом пистолета он выполнил указание. Щелчок наручника на первом запястье наполнил его сердце ужасом, словно это был звук приближающейся смерти.
Когда запястье было прикреплено к ремню, он провел наручником по полоске кожи к середине, и то же самое сделал с другим запястьем на противоположной стороне от пряжки.
Его пальцы коснулись пряжки.
- Очень хорошо, сынок, у меня такое чувство, что мы с тобой отлично поладим.
Слезы Крейга высохли. Он хотел жить. Очень хотел жить, и его инстинкт самосохранения включился на полную мощность.
- Что бы ты ни хотел от меня, Биш, я могу дать тебе это добровольно, в принуждении нет никакой необходимости.
Бледные, водянистые глаза старика сверкнули в усмешке.
- Извини, сынок, боюсь, что есть. Потому что добровольно ты мне этого не дашь. Вытяни руки по бокам, вот, хороший мальчик. Мы же не хотим, чтобы твои шаловливые пальцы расстегнули пряжку ремня.
Он посмотрел на старого ублюдка и почувствовал, как его желудок сжался в новом приступе страха, когда посмотрел в дуло пистолета.
- Закрой глаза, сынок, или я вышибу их тебе. Старина Биш приготовил для тебя сюрприз.
Крейг замешкался на секунду, затем плотно зажмурил глаза.
- Пожалуйста, не делай мне больно, - прохрипел он.
- Не подглядывай.
Чувство беспомощности полностью охватило его. Он слышал что-то, от чего кровь стыла в жилах. Лязгающие звуки. Скребущие звуки.
Звуки снимаемых с крючков и полок инструментов.
Парень не осмеливался открыть глаза. Он пытался думать о чем-то другом, но в голову лезли только ужасающие мысли или страшные воспоминания. Как те, когда он захлопнул входную дверь, когда ему было десять лет, и сидел на заднем дворе морозным январским днем в ожидании родителей, чтобы те открыли ее, и он смог вновь попасть в свою уютную теплую комнату. Тогда он чувствовал себя так же, как и сейчас. Потерянным. Испуганным. Забытым.
Перед его глазами промелькнуло лицо Джесси, ее глаза. Он так сильно любил ее, действительно любил. Он должен был сказать ей об этом раньше.
Затем пришла боль.
Она была настолько сильной, что имела свой цвет. Белый цвет. Чистый, яркий и ослепительный.
Он резко сел на верстаке, его руки бесполезно напрягались в наручниках.
Во всяком случае, одна из них. Крейгу было трудно осознать это сквозь дымку агонии, что произошло. Он видел, что его левая рука все еще пристегнута наручниками к ремню, но не чувствовал ее. И не понимал, как такое может быть.
Пленник посмотрел вниз на свою руку. На то место, где был его локоть. Руки ниже локтя не было, но была кровь. Много крови.
Крейг потерял рассудок прямо там, на верстаке. Он бился в судорогах и кричал, и плакал, и завывал, бился макушкой о деревянную поверхность верстака и дрыгал ногами. Он был вне себя от безумного ужаса, который заполнил его череп и бился о его стенки, как сумасшедший в комнате с мягкой обивкой.
Агония была невыразимой, но его временное безумие отступило. Яркий белый свет померк до серого, и парень обмяк.
Голос Биша доносился до него словно издалека.