Список ненависти

Вскоре после ее ухода в дверь тихо постучали. Я не отозвалась. Размыкать губы казалось ненужным усилием – в эти дни ко мне все заходили без спросу.

К тому же это мог быть детектив Панзелла, а я решила, что больше он не вытянет из меня ни единого слова. Даже если будет умолять. Даже если будет запугивать меня смертным приговором. Хватит с меня сегодня воспоминаний, пусть оставят меня в покое.

В дверь снова постучали, и она тихо отворилась. В палату просунулась голова Стейси.

Не передать, какое облегчения я почувствовала, увидев ее. Не просто живую, а целую и невредимую. Ни ран, ни ожогов, ни ссадин на лице. Ничего. Я чуть не расплакалась, глядя на стоящую в дверях подругу.

Вот только загвоздка в том, что на лице нельзя увидеть душевных шрамов.

– Привет, – сказала Стейси. Без улыбки. – Можно войти?

Я была счастлива видеть подругу живой, но стоило прозвучать знакомому, слышанному сотни раз голосу, как я поняла: я не знаю, что ей сказать. Глупо, но, по-моему, мне стало стыдно. Так бывает в детстве, когда на тебя при твоих друзьях орет мама или отец, и ты чувствуешь себя униженным, потому что друзья стали свидетелями чего-то очень личного, вдребезги разбивающего твой демонстрируемый миру имидж «у меня все под контролем». Я испытала схожее чувство, только в тысячу раз хуже.

Мне столько всего хотелось сказать подруге. Спросить ее о Мейсоне и Дьюсе. О школе. О том, выжили ли Кристи Брутер и Джинни Бейкер. Спросить ее, знала ли она о плане Ника или она так же потрясена случившимся, как и я. Мне хотелось услышать, что не я одна виновата в том, что не остановила Ника. Что не я одна была настолько глупа и слепа.

Но меня охватило странное чувство, когда Стейси вошла и сказала:

– Ты не отозвалась на стук в дверь. Я подумала, ты спишь.

Вдруг все показалось сюрреалистичным. Не расстрел в школе. Не транслируемые по телевизору кадры с кричащими школьниками, несущимися из дверей школы, точно кровь из поврежденной артерии. Не смерть Ника и детектив Панзелла, выдающий мне фразочки в стиле «Закона и порядка»[9]. А то, что было до. Начиная с первого класса, когда Стейси языком подталкивала шатающийся зуб и он торчал у нее изо рта как кусок жвачки, а я светила голым животом на турнике детской площадки. Все это будто было сном. А настоящее, вот этот ад – он был моей реальностью.

– Привет, – ответила я.

Стейси сконфуженно встала у изножья моей кровати, как Фрэнки в тот день, когда я очнулась в больнице.

– Болит? – спросила она.

Я пожала плечами. В том, иллюзорном мире подруга задавала мне этот вопрос тысячи раз о полученных синяках, царапинах и содранных коленках. В мире, где мы были обычными детьми, которые не стеснялись голых животов и шатающихся во рту зубов.

– Чуть-чуть, – солгала я. – Не сильно.

– Я слышала, у тебя там целая дыра. Правда, мне это сказал Фрэнки. Не знаю, насколько ему можно верить.

– Болит не сильно, – повторила я. – Большую часть времени я почти ничего не ощущаю. Болеутоляющие.

Стейси поскребла ногтем стикер, приклеенный к перилам кровати. Я достаточно хорошо знала подругу, чтобы понять: она растеряна или расстроена. А может, и то и другое. Стейси вздохнула.

– Сказали, со следующей недели мы можем идти в школу, – начала она. – Ну, кто хочет. Думаю, многие боятся возвращаться. Многие еще не отошли от случившегося… – ее голос оборвался, лицо вспыхнуло. Она словно устыдилась того, что упоминала об этом.

У меня перед глазами встала еще одна картинка из иллюзорного мира, в котором мы со Стейси, спрятавшись под накрытым скатертью столом на заднем дворе ее дома, засовываем в рот пупсам ложки с воображаемой едой. Кормление пластиковых кукол казалось таким реальным! Все казалось реальным.

– В общем, я возвращаюсь в школу. Дьюс тоже. Думаю, и Дэвид с Мейсоном придут. Мама против, но я хочу вернуться, понимаешь? Мне нужно это. Не знаю, как объяснить.

Она подняла голову и некоторое время смотрела телевизор. Вряд ли ее интересовало происходящее на экране, где ведущий кулинарного шоу вытаскивал из духовки профитроли. Наконец она взглянула на меня. Ее глаза увлажнились.

– Ты не будешь говорить со мной, Валери? – спросила она. – Ты ничего мне не скажешь?

Я открыла рот. Разум пустовал, а может, был затуманен резким возвращением из мира иллюзий в настолько отвратительную реальность, что ее мерзкий вкус почти ощущался на языке.

– Кристи Брутер умерла? – вырвалось у меня.

Стейси долгое мгновение смотрела на меня расширившимися глазами.

– Нет. Не умерла. Она лежит в палате дальше по коридору. Я только что ее видела.

Когда я ничего не ответила, подруга откинула волосы назад и с прищуром спросила:

– Разочарована?

Мне этого хватило. Одного-единственного слова, давшего понять, что моя давняя подруга Стейси, с которой мы вместе пошли в первый класс, которая носила мои купальники и красилась моими тенями, тоже считала меня виноватой. Даже если она не произносила этого вслух, даже если я не нажимала на курок, Стейси все равно в глубине души винила меня.