Список обреченных

— Вы подтверждаете свои показания? — спросила прокурорша.

Глава 25

— Нет, — тихо сказал Гена.

— Нет? — переспросил судья.

— Следователь сказал мне, что все уже решено, что я попал, и мне не отвертеться. Что это дело государево, и им приказали посадить по нему людей. И что им все равно, кого сажать. А, если я дам показания на Дамира Рашитова, они скинут мне срок, дадут ниже низшего за сотрудничество со следствием. А я помогу изобличить террориста. Показали ролик про Дамира, который был по телевизору. И я согласился.

— Вы еще скажите, что вас пытали! — заметила прокурорша Бондарь.

— Нет, меня не пытали. Пытали Дамира и Яна, и я им верю. Их также назначили виновными, как меня, — он посмотрел на судью. — Неужели вы этого не видите? Или вам тоже все равно, кого сажать?

— То есть вы утверждаете, что не имеете отношения к убийству прокурора Земельченко? — спросила прокурорша.

— Нет. Никакого. Я даже не помню этого клиента. У нас их много было. И «Лексус» не один. Помню одному батарею менял. Но если батарея барахлит, машина разгоняется плохо, а не через ограду моста сигает. А тормоза на «Лексусе»? Не помню такого вообще. У них больше царапины парковочные. Так что про убийства я ничего сказать не могу, потому что ничего о них не знаю.

— Мы просим суд разрешить стороне обвинения зачитать показания, данные подсудимым Дудко на предварительном следствии, — сказала Бондарь.

— Защита возражает! — вскочил Левиев. — Какой смысл зачитывать показания, от которых подсудимый отказался?

— Зачитывайте, — сказал судья.

И началась очередная занудная процедура бубнения по бумажке.

Гена вернулся на скамью подсудимых и сел рядом с Дамиром.

— Спасибо, — тихо сказал Дамир.

И протянул ему руку, точнее две, ибо наручники.

— Я виноват перед тобой, — сказал Гена, отвечая на рукопожатие.

— Ты не знал, — вздохнул Дамир.

«Можешь сейчас войти в конференцию? — писал Крис. — Надо поговорить».

«Да, могу», — ответил Женя.

Психолог появился на экране, и вид имел не самый радостный.

— Все плохо? — спросил Соболев.

— Плохо, да. Я подготовил твое Психологическое заключение.

— И?

— Женя, ты знаешь, что депрессия — это смертельная болезнь?

— Я не собираюсь выходить в окно.

— Пока. Но становится все хуже.

— Нет у меня никакой депрессии!

— Ты ее можешь не замечать. Поскольку у тебя ажитированная депрессия: тревога, страх и жажда бурной деятельности. Потому что ты винишь себя и очень хочешь все исправить.

— Да, — сказал Женя, — не спорю. А что в этом неправильного?

— Ваши с Альбицким методы. Я же знаю, как вы рванетесь «исправлять».

— Крис, при всем уважении, твои методы не работают.

Англичанин вздохнул.

— Еще ничего не решено.

— Я вижу к чему все идет.

— Поэтому тебе не стоит досматривать процесс.

— Сорвусь?

— Да, сорвешься. А стоит тебе немедленно, прямо сегодня, купить билет на самолет до Лондона и лечь ко мне в клинику. Деньги на дорогу есть?

— Я не буду этого делать.

— Я ждал этого ответа. Но, знаешь, горько смотреть, как человек гибнет. Я Андрею твое ПЗ перешлю?

— Конечно. Он его и хотел.

— Но я ему скажу все тоже самое.

— Угу.

— Тебе я скинул. Почитай на досуге.

— Угу.

— Андрей будет успокаивать твою совесть, говорить, что ты тут ни при чем, что Дамира судишь не ты, что ты сделал все, что мог. У Андрея большой опыт по усыплению совести — регулярно проделывает такую штуку со своей.

— Я виноват?

— Здесь непрямая связь. Представь себе, что ты поджег лес. Треск горящих деревьев, жар, вой огня, сплошная пелена дыма…

— А там чей-то дом, и он сгорел от моего пожара? Так?

— Не совсем. Так было бы, если бы кто-то дотронулся до программки, которую ты подложил Анжелике Синепал. Вероятность была не нулевая, но, к счастью, обошлось. Здесь другое. Представь себе свой пожар еще раз. Представил?

— Ну, да, — хмыкнул Женя. — Вой пламени, треск, клубы дыма и все такое.

— Молодец. А теперь представь, что некий «добрый самаритянин» толкает случайного прохожего в твой огонь.

— Зачем?

— Ну, мало ли, приказали. Не в этом суть. Конечно, если бы не тот «добрый самаритянин» случайный прохожий, назовем его, скажем, «Дамир», был бы жив. Но пожар запалил ты.

— Извини, Крис, но твоя аналогия страдает. Я не лес запалил, а стену тюрьмы. Да, может погибнуть кто-то из заключенных. Но теперь что, не трогать их стены? Не бороться? Забыть о свободе?

— Женя, это не стена. Стена вообще не там. И не в этом свобода. И все даже хуже, чем я думал…

— Что я такого сказал?

— Только то, что случайные смерти тебя не волнуют.

— Волнуют, к сожалению. Но это эмоции.

— Эмоции — не такая плохая вещь. Понимаешь, вы с Альбицким не там видите выход. Он не в том, чтобы перестрелять всех виновных. А в том, чтобы не заниматься поджогами.

— Угу! Не трогать стены, беречь кандалы и смиренно служить господам, ибо холопы.

— Женя, ты меня не слышишь. Я этого не говорил. Выбор не между бунтом и покорностью, а между стратегиями бунта.

— Бунты редко идут по плану.