Список обреченных

— Почему только теперь?

— Потому что до этого все мои отказы следователь рвал и выбрасывал в мусорное ведро.

— Но вы сознались в соучастии в убийстве губернатора! Показания подписаны вами?

— Подписаны мной. Правда, рука там не очень твердая.

— Вас что, напоили?

— Увы! Господа из СБ предпочитают методы подешевле. После дюжины ударов электрошокером уже совершенно пофиг, что подписывать.

— Следите за речью. Здесь суд!

— Суд выносит замечание подсудимому! — вмешался судья.

— Извиняюсь, — сказал Руслан. — Совершенно все равно, что подписывать.

— Вы не заявляли о пытках! — взвилась прокурорша.

— Теперь заявляю, — сказал Руслан.

— Почему только сейчас?

— Потому что ко мне не пускали нормального адвоката. А государственный сидел, как неживой и подписывал все, что скажет следователь. Знаете, после чего пустили?

Он поднял руки в наручниках, вывернул их ладонями к публике и сжал кулаки. Вдоль обеих рук, от запястий по предплечьям вились неровные длинные шрамы.

— Прекратите! — прикрикнула прокурорша.

— Почему? — невинно поинтересовался Руслан. — Что вам не нравится?

— Суд выносит вам замечание! — сказал судья и стукнул молотком. — Прекратите!

— Ну, что ж, — хмыкнул Руслан. — Не смею шокировать.

И опустил руки.

Дамир знал, откуда берутся такие шрамы и как их себе нанести. В тюрьме просветили. Это не очень опасно, если тебя не бросят умирать. Он знал, как сделать заточку и пронести ее в суд. В общем-то тоже не очень сложно, если карта не под мониторингом. А бывает и под мониторингом проносят, если психологу пофиг.

Штерну точно было не пофиг. Но и Дамиру пока не приходило в голову.

О попытке самоубийства Руслана он раньше не слышал. Значит, Штерн умолчал. Наверняка было громкое событие.

— Ян, а где Руслан вскрыл себе вены? — тихо спросил он. — В камере или на суде?

— На суде. Мне об этот писали.

— А я впервые узнал сейчас.

— Берегут тебя. А, может, цензура не пропускает.

Теперь этот выход казался Дамиру не таким плохим. На случай обвинительного приговора.

Допрос Руслана еще не был закончен.

— Так вы не признаете причастность к убийству губернатора Артюхова? — спросила прокурорша.

— Нет. К убийству этого гада не имею ни малейшего отношения. То, что он гад, вор и холуй, — да, писал, да, комментировал. Но к тому, что его траванули, — никакого.

— Следите за словами! — проорал судья. — То, что вы сейчас сказали подпадает под статью об оскорблении власти!

— Еще одну? Так меня за это и арестовали. Только оскорбление должно быть в нецензурной форме, Ваша честь. А холуй — слово литературное. То же, что лакей.

— «Холуй» — это вообще клевета.

— То есть он не был официально нанят лакеем этой власти? А говорили, что губернатор.

— В вам адрес суд вынесет частное определение, — заявил Кабанов.

— Выносите. Только если запретить называть гада гадом, вора вором, а холуя холуем — они ведь таковыми быть не перестанут. Или народ сам не видит, где гад, где вор и где холуй?

— Суд объявляет перерыв! — сказал Кабанов.

Дамир наблюдал за тем, как Руслана выводят из клетки, поймал его взгляд и показал большой палец вверх. Не ожидал он от уральского парня, который сначала во всем признался и все подписал, такого великолепного презренья.

Лена Мальцева из Екатеринбурга оказалась маленькой и живой: этакий лисенок с острым носиком и задорными глазками. Дамир всегда побаивался таких девчонок: отошьют и еще обсмеют.

Наручники с нее сняли.

— Елена Витальевна, вы подтверждаете свои показания, данные на предварительном следствии? — спросила Бондарь.

— Да.

— Полностью?

— Да.

— Вы были агитатором Лиги?

— Была и остаюсь.

— Вы участвовали в подготовке убийства губернатора Артюхова?

— Это есть в моих показаниях?

— Нет.

— Тогда, что спрашивать? Нет, конечно! Агитаторы Лиги не участвуют в акциях, это железное правило. Так же можно всю организацию спалить! Вы что, считаете нас сумасшедшими?

— Близко к тому, — заметил судья.

— Ну, не настолько! Да вам уже, наверное, Ян докладывал про структуру Лиги.

— Вы знакомы с Яном Грановским?

— Пока нет, но читала показания, когда изучала дело. Сейчас познакомлюсь: Ян, ты классный!

Ян улыбнулся.

— Что вы вытворяете? — спросила прокурорша.

— Как что? Знакомлюсь с сообщником. А что не так?

— Вы раскаиваетесь?

— В чем? В трепе или в убийстве? Во втором — никак не могу, ибо не при чем. А в первом… Можно я сказку расскажу?

— Какую сказку?

— Про Ивана-царевича.

— А без этого никак?

— Никак. Будет непонятно. Так вот пошел Иван-царевич за смертью кощеевой, что на конце иглы. Нашел иглу, кончик сломал, а тут его в суде и спрашивают: «Иван-царевич, вы раскаиваетесь?»

— Так вы же непричастны к убийству!

— Я рада, что по поводу личности жертвы у нас не возникло разногласий.

— Прекратите балаган! — прикрикнула прокурорша. — Отвечайте серьезно.

— Я совершенно серьезно. И сказка не про меня. Сказка про Женю Соболева, который признался в двух из убийств, в которых сейчас обвиняют тех ребят в «аквариуме». И все, я уверена, что все до одного в этом зале смотрели ролик с его признанием. Вот, ваша честь, вы, например, смотрели? — и она задорно взглянула на судью.

Судья молчал.