Список прегрешений

— Он хочет нарисовать мои руки, — сказала Лиза. — Именно мои. Мне надо будет сидеть, сложив их на коленях. Он несколько раз это повторил. — В голосе ее было смущение. Она вытянула руки, и они с Касс какое-то время внимательно их рассматривали, а потом прыснули со смеху: руки у Лизы были такие худющие и синие, и ногти обгрызены почти до костей, а два средних пальца, которые она сосала, когда была маленькой, теперь немного кривые.

— Он говорит, что они интересные.

— Интересные! — охнула Касс. — Знаем мы, что Халлоран называет интересным. Вот и про Томову физиономию он так говорил.

Они обе уставились на меня, словно я без сознания лежу за железной решеткой, а потом снова прыснули со смех), еще громче. Задыхаясь от смеха, они, обессилев, повалились друг на дружку. Можно подумать, я чурбан бесчувственный.

— Интересный! — стонала Касс. Она делала вид, будто старым грязным полотенцем утирает с щек слезы удивления. — Давай-ка устроим для Халлорана сюрприз!

Она порылась в кармане джинсов и выудила маленькую стеклянную бутылочку ярко-красного лака.

— Давай покрасим твои интересные ногти в тон его интересной куртки!

Все дразнили Халлорана за эту куртку. Она-де бесформенная и размахаистая, да вдобавок такого ярко-красного цвета, что овцы шарахаются. Ее за версту видно. Он явно выудил ее из какой-то старой корзины с театральными костюмами. Таких курток в нормальных магазинах не продают. Отец говорит, что в ней Халлоран еще больше похож на голубого, чем на самом деле, мама на это шипит ему «Тсс!» и смущенно косится на нас с Касс, а мы сидим, уставившись в тарелки с картофельным пюре, будто мы недоумки какие или глухие как пни. Тогда мама успокаивается, хихикает и повторяет снова: «Тсс! Тише ты! Откуда тебе это знать, нельзя говорить такое о людях. Халлоран замечательный юноша. Мне он нравится».

И мне тоже. Мне нравится Халлоран. Всегда нравился. Он не станет ворчать из-за того, что Лиза в первый же день, когда он начнет рисовать ее руки для того важного конкурса, заявится с алыми ногтями. Он не станет делать из мухи слона. Невозможно дразнить Халлорана, потому что его не заботит ничего, кроме живописи. Но у него в оранжерее найдется средство, чтобы смыть лак. Он сделает все аккуратно, переведет дюжину ватных шариков, а потом еще и смажет ей руки кремом.

Так что уж не знаю, чего ради они старались и почему решили, что это забавно. Касс красила неровные обгрызенные ногти Лизы ярчайшим красным лаком и при этом все время хихикала, а потом Лиза уставилась на аккуратные круглые ногти Касс. Она энергично потрясла пузырек и подняла его, так что я смог рассмотреть маленькие стальные шарики, скользящие в густой красной краске у самого стекла. Я ни разу прежде их не замечал.

— Здорово придумано, верно? — сказала Лиза, заметив, что я смотрю.

— Ничего особенного.

Я следил, как она раз за разом вынимала маленькую кисточку из горлышка пузырька и несла ее к вытянутой руке Касс и как тягучая красная краска превращалась в жирную тяжелую каплю на кончике кисточки и грозила вот-вот упасть.

— Смотри, все испортишь! — предупредил я ее. Так и вышло. Касс слегка шевельнула пальцем, чтобы сбить муравья, и капля лака упала на землю. Они обе подняли глаза и хотели было рассмеяться, как тут Касс локтем опрокинула пузырек.

— Вот видишь!

Кроваво-красная вязкая жидкость растекалась по земле.

— Видишь-видишь! — передразнила Касс. — Да что с тобой такое?

Я не знал. Откуда мне знать? Я отвернулся. На меня так просто находит — словно накатывают горячие тревожные волны; я становлюсь раздражительным, чувствую себя усталым и одиноким, и мне хочется оказаться далеко в море — будто все в мире, кроме меня, погибли, а я лежу ничком на шероховатой мокрой рассохшейся от солнца доске. Потом это проходит.

Мне захотелось дотронуться до Лизы. Протянуть руку и коснуться веснушек у нее на лице и почувствовать, каковы на ощупь ее курчавые каштановые волосы. Мне хотелось назвать ее Лиззи, как звал отец и никогда не называл Джемисон, но Касс бы подняла меня на смех. Мне хотелось узнать, какая у Лизы кожа. Как-то раз, когда я дрался с Касс, посягнувшей на мою долю орехов, Лиза закрыла мне глаза руками, и я до сих пор помню мягкий теплый мыльный запах ее ладоней и прикосновение к ее запястьям, когда я протянул руки, чтобы отвести ее пальцы.

Мне бы пришлось притвориться, будто я целую ее руку. Ее ладони снова стали бы влажными и теплыми. Мне захотелось вновь почувствовать этот мыльный запах кожи — если бы она мне позволила.

Я лежал рядом с ними, глядел на яркие расплывчатые цветные узоры в солнечных лучах, просачивавшихся сквозь листву, и думал, думал. Прошло несколько часов, Касс, лежавшая между мной и спящей Лизой, перекатывалась вслед за солнцем все дальше и дальше по колючей траве. Мне было слышно, как пальцы Лизы скребут примятую траву, и был виден кусочек кожи у нее на спине — там, где расходилась блузка, он слегка поднимался и опускался при каждом вздохе.