Не были они потрачены и на приобретение гинекологического инструментария ценой в шестнадцать тысяч злотых, который Оскару пришлось купить на черном рынке, когда одна из девушек на «Эмалии» забеременела – а беременность означала прямой билет в Аушвиц. Не были они употреблены и на покупку подержанного сломанного «Мерседеса» у унтерштурмфюрера Йона. Тот предложил Шиндлеру купить машину, когда Оскар обратился к нему с просьбой о переводе тридцати узников Плачува на «Эмалию». Автомобиль, за который Оскар выложил двенадцать тысяч злотых, на другой же день был реквизирован коллегой Йона и его приятелем, унтерштурмфюрером Шейдтом для охраны лагеря.
– Может, в его багажнике развозят кормежку на посты, – злился Оскар на другой день, обедая с Ингрид.
Но позже, комментируя этот инцидент, Оскар сказал, что был только рад услужить обоим господам.
Глава 26
Раймонд Титч был тихим аккуратным католиком из Австрии, и его хромоту одни объясняли ранением, полученным в Первой мировой войне, а другие – несчастным случаем в детстве. Он был лет на десять или более старше Амона и Оскара. В Плачуве он управлял фабрикой форменной одежды Юлиуса Мадритча, на которой было занято примерно три тысячи швей и механиков.
Одним из способов дачи взяток стали шахматные матчи с Амоном Гетом. Административный корпус соединяла с предприятием Мадритча телефонная линия, и Амон часто звонил Титчу, приглашая его к себе поиграть в шахматы. В первый раз игра закончилась через полчаса, и отнюдь не в пользу гауптштурмфюрера. Приговор «Мат!», который Титч без особого восторга готовился произнести, замер у него на губах, когда он с изумлением увидел, в какую ярость пришел Амон. Рванув воротник, он расстегнул и отбросил портупею и надвинул фуражку на лоб. Пораженному Раймонду Титчу показалось, что Амон готов выскочить на улицу в поисках заключенного, которому предстоит расстаться с жизнью, за его – Раймонда Титча – так легко одержанную победу. Но комендант в тот раз сдержал себя…
Теперь Титч позволял себе взять верх над комендантом не раньше, чем через три часа, да и то не всегда – тянул до последнего, давая порой сопернику выиграть. Когда сотрудники административного управления видели, как Титч хромает по Иерусалимской, чтобы занять вахту у шахматной доски, они знали, что их ждет спокойный день. Можно было перевести дух – чувство безопасности распространялось по мастерским, доходя даже до тех несчастных, которые тащили вагонетки…
Но Раймонд Титч пускал в ход не только свои шахматные таланты. Ничего не зная о докторе Седлачеке и том человеке с портативной камерой, которых Оскар привел в Плачув, Титч начал фотографировать самостоятельно.
Порой из окна своего кабинета, порой из угла мастерской, он снимал заключенных в полосатой форме, тянущих груз по узкоколейке, раздачу убогих порций супа с хлебом, рытье канав и закладку фундаментов. Несколько снимков Титча запечатлели тайную доставку хлеба в мастерские Мадритча. Круглые коричневые буханки приобретались Титчем с согласия и на деньги Мадритча; их доставляли в Плачув на грузовиках под грудами обрезков и кипами одежды. Титч фотографировал, хлеб торопливо перекидывали из рук в руки на склад Мадритча с той стороны, которая не была видна с вышек, а со стороны подъездной дороги склад был прикрыт зданием производственного корпуса.
Он снимал эсэсовцев и украинских охранников: за играми и на работе. Он снял группу рабочих под надзором мастера, инженера Карпа, который вскоре стал жертвой собак-убийц, вырвавших ему гениталии и разодравших на ногах мясо до костей.
Во время долгих прогулок по Плачуву он запечатлевал на пленке его строения, полные тоски и запустения. И, кажется, именно он увековечил Амона Гета, развалившегося в шезлонге на веранде, вид грузной туши которого заставил новоназначенного врача СС, доктора Бланке, сказать ему: «Хватит, Амон, пора сбрасывать вес».
Титч сфотографировал бегающих и играющих псов Рольфа и Ральфа – и Майолу, которая держала одного из них за ошейник, делая вид, что ей это страшно нравится.
Он же запечатлел Амона Гета во всем величии на крупной белой лошади.