Список Шиндлера

Порой на перекличке перед бараками появлялся тот или другой врач. Видя, что приближается медик, женщины старались натереть щеки обломками кирпича, чтобы они хоть немного порозовели. Во время одного из таких осмотров Регина заставила свою дочь Нюсю стать на камень, чтобы она казалась выше. Светловолосый молодой доктор Менгеле, подойдя к ней, сладким голосом спросил, сколько лет ее дочери, а затем избил за вранье. Охране было приказано поднять свалившуюся в полубессознательном состоянии женщину, подтащить ее к ограде под током и бросить на нее. На полпути Регина очнулась и стала молить не поджаривать ее живьем, а позволить ей вернуться в строй. Ее отпустили, и когда она доползла до своего ряда, то увидела – ее оцепеневшая, похожая на птичку дочь все так же безмолвно стоит на том же камне…

Поверка могла состояться в любой час. «Женщин Шиндлера» выгоняли по ночам, заставляя стоять в грязи, пока шел обыск в их бараках. Фрау Дрезнер, которую когда-то спас впоследствии исчезнувший юноша из службы порядка, выходила вместе со своей высокой дочерью-подростком, Данкой. Они стояли посреди страшного и нереального для нормального человека мира Аушвица, в жидкой грязи, которая почему-то замерзала в последнюю очередь – после дорог, корней деревьев и самих людей.

И Данка, и ее мать оставили Плачув еще летом – лишь в том, в чем были одеты в тот час. На Данке была только рубашка, легкая курточка и темная юбка. Поскольку этим вечером пошел первый снег, мать предложила Данке разорвать одеяло и обмотаться обрывками под юбкой.

В ходе обыска эсэсовцы обнаружили испорченное имущество.

Офицер, стоя перед строем женщин, вызвал старосту барака – женщину из Дании, которую до вчерашнего дня еще никто не знал, и сказал, что она будет расстреляна вместе с той заключенной, у которой под одеждой будут найдены обрывки одеяла.

Миссис Дрезнер торопливо прошептала Данке: «Все снимай, я закину обрывки обратно в барак».

Это можно было сделать. Барак стоял на уровне земли, и в него не вели ступеньки. Женщины из заднего ряда могла проскользнуть в него. Так же, как когда-то Данка беспрекословно послушалась своей матери и укрылась за стенкой на Дабровской в Кракове, она подчинилась ей и сейчас: быстро извлекла из-под одежды обрывки самого тощего в Европе одеяла. И пока ее мать скрылась в бараке, проходивший мимо офицер СС вывел из строя женщину примерно тех же лет – по свидетельствам очевидцев, ее фамилия была Штернберг – и приказал отвести ее в самую худшую часть лагеря, где уже невозможно было питать никаких иллюзий относительно Моравии…

Женщины поняли: никакая из групп так называемых промышленных заключенных не может чувствовать себя в Аушвице в безопасности. Никакие выкрики «Schindlerfrauen!» не смогут надолго предохранить их от худшей участи. Ведь существовали и другие группы «промышленных заключенных», которые исчезли в Аушвице. Ведомство генерала Пола год тому назад прислало из Берлина несколько транспортов опытных еврейских рабочих. «ИГ Фаббен» нуждалась в рабочей силе и попросила отдел «D» отобрать нужных работников из этих транспортов. Коменданту Гессу было направлено распоряжение, чтобы этих людей доставили в «ИГ Фаббен», подальше от района крематориев Аушвиц-Биркенау. Однако из тысячи семисот пятидесяти заключенных первого транспорта все мужчины, тысяча человек, были немедленно отравлены газом. Из четырех тысяч следующего две с половиной тысячи также немедленно отправились в «душевые»…

Если администрация Аушвица позволяла себе ослушаться указаний «ИГ Фаббен» и соответствующего отдела в Берлине, чего ради ей было волноваться из-за баб какого-то мелкого немецкого горшечника?!.

Жизнь в бараке, в котором поселили «женщин Шиндлера», скорее можно было назвать существованием на открытом воздухе. В окнах не было стекол – они служили лишь для того, чтобы чуть смирять порывы холодного ветра из России. Большая часть узниц маялась дизентерией. Корчась от спазм в желудке, они в своих деревянных башмаках добирались до жестяного ведра, стоявшего в грязи. Женщины, выносившие его, получали лишнюю миску супа.

Как-то вечером Мила Пфефферберг подошла к ведру, но дежурившая рядом с ним женщина – неплохой человек, Мила знала ее еще девочкой – стала настаивать, чтобы та дождалась, пока появится другая девушка, с помощью которой она вынесет ведро и попользуется им снаружи. Мила заспорила, но ей не удалось переубедить эту женщину. Обслуживание этого примитивного «сантехнического устройства» стало чуть ли не профессией среди тех, у кого от голода мутилось в глазах, и их стараниями в бараке появились определенные правила пользования. Им казалось, что, правильно «управляя» ведром, можно добиться и порядка, и гигиены, и здоровья.

Наконец, тяжело переводя дыхание, рядом с Милой возникла согнутая от спазмов в животе девушка. Она тоже была молода: в мирные дни в Лодзи женщина, дежурившая у ведра, знавала ее юной новобрачной. Двум девушкам пришлось подчиниться и триста метров тащить по грязи свой груз. Девушка, которая несла его на пару с Милой, спросила: