Список Шиндлера

Оскар Шиндлер позже рассказывал, что в беседах с правителем некрополя Аушвиц ему приходилось преодолевать желание пристрелить коменданта.

«Женщины уже провели здесь несколько недель, – увещевал его Гесс. – Теперь они почти бесполезны для производства. Почему бы тебе не позабыть об этих трех сотнях? Мы отберем специально для тебя другие три сотни из этого бесконечного стада – крепких и сильных».

В 1942 году каратели СС на станции Прокочим говорили Оскару то же самое:

– Зачем вам конкретные люди, герр директор? Просто возьмите тех, кто покрепче.

Но Шиндлер твердо держался своей линии:

– Они незаменимые квалифицированные работницы. Я лично обучал их в течение нескольких лет. Они владеют ремеслом настолько, что я не в силах их быстро заменить. Я знаю тех, кого на самом деле знаю.

– Минуточку, – отвечал ему Гесс. – Я вижу, тут упоминается девятилетняя дочь некой Филы Рат. Я вижу одиннадцатилетнюю дочь некой Регины Горовитц. Вы будете утверждать, что эти девяти– и одиннадцатилетние девчонки – тоже квалифицированные работницы?

– Они обтачивают изнутри сорокапятимиллиметровые гильзы, – терпеливо отвечал Оскар Шиндлер. – Они были выбраны за свои длинные пальцы, поскольку способны проникать так глубоко внутрь детали, как ни один взрослый.

Этот разговор состоялся либо тет-а-тет, либо по телефону. Оскар сообщал новости о ходе переговоров узкому кругу заключенных, а от них информация распространялась по всему производству.

Заявление Оскара, что он нуждается в детях для обработки внутренних поверхностей противотанковых снарядов, было явной чепухой. Но он уже не раз прибегал к этому приему. Сирота Анита Лампель была однажды ночью 1943 года вызвана на аппельплац в Плачуве и застала там Шиндлера спорящим с фрау средних лет – старостой женского лагеря. Фрау кричала то же, что и Гесс или Хёсслер позже в Аушвице: «Не говорите мне, что на «Эмалии» вам нужны четырнадцатилетние! Не говорите мне, что комендант Гет дозволил вам внести четырнадцатилетних в наряды на “Эмалию”!» Староста опасалась, что, если наряды будут тщательно проверены, ей придется отвечать за это. Именно той ночью 1943-го Анита Лампель впервые с изумлением услышала, что она внесена в список за производственную ценность ее длинных пальцев. И даже герр комендант согласен с этим!

Анита Лампель теперь была в Аушвице, правда, она уже подросла и более не нуждалась в легенде о длинных пальцах, теперь в качесте ее главных героинь выступали дочери фрау Горовитц и фрау Рат.

Собеседник Шиндлера был прав, утверждая, что женщины почти полностью утратили производственную ценность. Даже молодые – Мила Пфефферберг, Хелена Хирш и ее сестра – пали духом, перестали сопротивляться приступам дизентерии, гнувшей их в дугу. Госпожа Дрезнер напрочь потеряла аппетит. Ее не волновал даже эрза-суп – Данка не могла принудить мать согреть горло хоть каплей этого варева. Это означало, что вскоре ей предстояло превратиться в мусульманина. Так на лагерном сленге, основанном на новостях довоенных газет, повествующих о голоде в мусульманских странах, назывались заключенные, переступившие порог, отделявший всегда голодных живых от безразличных ко всему полумертвецов.

Клару Штернберг, женщину, только что разменявшую пятый десяток, отселили от основной группы Шиндлера в помещение, которое можно было бы описать как приют мусульман. Каждое утро умирающих женщин выстраивали возле ворот и производили чистку. Иногда в их сторону направлялся сам доктор Менгеле. Из пятисот женщин, попавших в «приют мусульман» вместе с Кларой, сто были «отобраны» им в то же утро. На следующее – пятьдесят.

… А ты румянишь себе щеки аушвицкой глиной, а ты держишь прямо спину, будто бы это может помочь. И задыхаешься от необходимости стоять и от удушающего кашля…

После этого Клара окончательно поняла, что больше не может ждать, рискуя жизнью ежедневно и ежечасно. Ее муж и сын-подросток находились в Бринлитце, но теперь они казались ей еще более недосягаемыми, чем каналы Марса. Она не могла представить ни Бринлитц, ни их в нем. Она бродила по женскому лагерю, ища глазами проволоку под током. Когда их только привезли сюда, ей казалось, что «колючка» повсюду. А теперь, когда она понадобилась, Клара не могла найти ее. Каждый поворот приводил ее на очередную раскисшую улицу и ужасал видом однообразных нищенских бараков. Вдруг она заметила женщину, знакомую по Плачуву, такую же краковянку, как и она сама, и кинулась к ней:

– Где здесь изгородь под током?

В том состоянии, в котором она находилась, это был самый естественный вопрос, и Клара не сомневалась, что подруга, если у нее есть хоть капля сострадания к ней, тут же укажет ей путь. Ответ женщины был таким же сумасшедшим, но по крайней мере в нем присутствовала более здоровая мысль, за которую можно было уцепиться в этом бредовом мире.

– Не надо кончать с собой на изгороди, Клара, – сказала женщина. – А то ты никогда не узнаешь, что с тобой может быть.