К тому времени под навесом уже лежало шестнадцать окоченевших трупов. Взглянув на них, рабби Левертов понял, что их тела, скованные холодом, будет трудно похоронить в соответствии с ортодоксальными требованиями, которые не допускают каких-либо повреждений тела, тем более вывихнутых костей. К тому же Левертов понимал, что эту проблему предстоит обсудить с комендантом. В числе предписаний из секции «О» Липольд имел указание избавляться от трупов путем предания их огню. В котельной были для этого все условия, жар производственных печей позволял едва ли не испарять плоть мертвых тел. Тем не менее Шиндлер уже дважды отказывал ему в разрешении на подобное использование печей.
В первый раз это произошло, когда в лазарете в Бринлитце умерла Янка Фейгенбаум. Липольд сразу же приказал сжечь ее тело. Узнав от Штерна, что подобное решение привело в ужас и Фейгенбаумов, и Левертова, Шиндлер решительно отверг эту мысль, чему способствовали и остатки католицизма в его душе. Католическая церковь неизменно решительно отвергала идею кремации.
Оскар приказал плотникам сколотить гроб и, самолично заложив лошадь в повозку, позволил Левертову и семье Янки в сопровождении охраны проводить гроб с телом девушки до леса, где она и была похоронена. Фейгенбаум с сыном шли за повозкой, считая шаги от ворот, чтобы по окончании войны найти тело Янки.
Свидетели говорят, что Липольд пришел в ярость, узнав, как герр директор «потворствует заключенным». Кое-кто из обитателей Бринлитца даже утверждал, что Оскар продемонстрировал по отношению к Фейгенбаумам и Левертову такую деликатность, которой редко удостаивалась даже Эмили.
Второй раз Липольду понадобилась печь, когда скончалась старая госпожа Хофштеттер. Оскар Шиндлер, по свидетельству Штерна, приказал подготовить еще один гроб и металлическую пластинку, на которой, будут отмечены даты ее рождения и смерти. Левертову и «миньяну», то есть группе из десяти человек, которым предстояло прочитать «каддиш» над усопшей, было позволено покинуть лагерь, чтобы присутствовать при погребении.
Штерн считал, что именно кончина фрау Хофштеттер послужила Оскару предлогом для создания еврейского кладбища в католическом приходе Дойч-Белау в соседней деревне. По его словам, Шиндлер после кончины фрау Хофштеттер как-то в воскресенье явился в приходскую церковь и сделал священнику заманчивое предложение. Приходский совет тоже удалось быстро «уговорить» – и Шиндлер купил небольшой участок земли как раз рядом с католическим кладбищем. До нас не дошло никаких сведений о том, что кто-то из членов совета сопротивлялся предложению Оскара.
Другие заключенные столь же уверенно утверждают, что участок земли под еврейское кладбище был куплен Шиндлером гораздо раньше – скорее всего, когда пришли вагоны, заполненные ужасающим сплетением мертвых тел. Позднее он сам признавал, что его побудил купить землю вид мертвых тел из Голечува. По другим рассказам, когда приходский священник указал, что земля за церковной оградой предназначена для погребения самоубийц, и осведомился относительно обстоятельств смерти обитателей Голечува, Оскар ответил, что они не были самоубийцами. Они были жертвами массовых убийств.
Прибытие мертвецов из Голечува и смерть госпожи Хофштеттер произошли примерно в одно и то же время, и оба события были отмечены полным ритуальным обрядом на уникальном еврейском кладбище в Дойч-Белау.
Все заключенные Бринлитца вспоминают, что похороны произвели огромное моральное воздействие в лагере. Изуродованные трупы, выгруженные из вагонов, меньше всего напоминали человеческие тела. Их вид вызывал ужас перед мыслью о непрочности человеческого существования. Было очень трудно даже обмыть их и обрядить. Единственный путь к восстановлению человечности заключался лишь в достойном погребении. И ритуал, истово соблюденный Левертовым, грустный речитатив «каддиша», имел для заключенных Бринлитца значение куда большее, чем та же церемония, когда-либо происходившая в относительно спокойном довоенном Кракове.
Чтобы еврейское кладбище содержалось в чистоте на случай будущих похорон, Оскар нанял для ухода за ним унтершарфюрера СС средних лет и заплатил ему.
А Эмили Шиндлер в это время была занята другими делами. Получив набор фальшивых документов, вышедших из-под рук Бейски, на машине с грузом водки и сигарет она вместе с двоими заключенными съездила в большой шахтерский город Остраву у границы генерал-губернаторства. Используя многочисленные связи мужа, она договорилась с одним из военных госпиталей и получила мазь против обморожения, сульфамидные препараты и витамины, о необходимости которых говорил Биберштейн.
Теперь такие поездки Эмили совершала регулярно. Она обрела вкус к путешествиям, как и ее муж.
После первых нескольких смертей новоприбывших других не последовало. Люди из Голечува дошли до состояния «мусульман» – и не подлежало сомнению, что их вернуть к жизни невозможно. Но Эмили не могла смириться с этим. Она выхаживала узников, лечила, постоянно готовила им питье и каши.