Список Шиндлера

Оскар не знал, что во время октябрьской акции Боско тайком вывез из гетто несколько дюжин ребятишек в картонных упаковочных ящиках. Не знал Оскар также и того, что вахтмейстер раз десять, не меньше, раздобывал пропуска для подпольщиков.

Еврейская боевая организация имела сильные позиции в Кракове. Организацию составляли главным образом участники молодежных клубов, особенно члены «Акивы» – клуба, названного в честь легендарного рабби Акивы бен Иосифа, исследователя Мишны. Боевой организацией руководила супружеская пара Шимон и Густа Дрангеры – ее дневник стал классическим документом Сопротивления – и Долек Либескинд. Члены организации нуждались в праве свободного входа в гетто и выхода из него, чтобы доставлять и выносить валюту, поддельные документы и подпольную прессу. Они поддерживали контакты с левой Польской Армией Людовой, базировавшейся в лесах вокруг Кракова, которой так же были нужны документы, – и их обеспечивал Боско. Связей Боско с Еврейской боевой организацией и Армией Людовой было более чем достаточно, чтобы повесить его; но в глубине души он презирал себя и терзался из-за того, что его возможности спасать людей столь ограниченны. Ибо Боско хотел спасти всех до одного, что вскоре он и попытался сделать – и погиб. Данке Дрезнер – кузине Гени, девочки в красном, – минуло четырнадцать лет, но, хотя она выглядела старше своих лет, у нее сохранились детские инстинкты, которые смогли ее уберечь от кордонов на площади. Да, она работала в прачечной на базе Люфтваффе, но дело было в том, что этой осенью все лица женского пола, которым было меньше пятнадцати или больше сорока, в любом случае подлежали отправке в лагерь.

Так что когда этим утром отряды зондеркоманды и тайной полиции показались на Львовской, фрау Дрезнер взяла Данку с собой на Дабровскую, где в соседнем доме была оборудована фальшивая стенка. Здесь жила женщина лет под сорок, посудомойка в гестаповской столовой рядом с Вавельским замком, что позволяло ей надеяться на определенное снисхождение. Но ее престарелым родителям угрожала опасность. И посудомойка выложила из кирпичей укрытие для них, шириной в шестьдесят сантиметров, что обошлось ей недешево, ибо кирпичи приходилось тайком проносить в гетто, пряча их в тележках под кучами разрешенного для провоза барахла или дров. Бог знает, во сколько ей обошлось это тайное укрытие – может, в пять тысяч злотых, а может, и во все десять!

Несколько раз она упоминала о нем в беседах с фрау Дрезнер: мол, в случае акции фрау Дрезнер может привести Данку и сама прийти к ней. Поэтому, услышав этим утром за углом испугавшие их звуки: лай и рычание далматинских догов и доберманов, усиленные мегафонами приказания обершарфюреров, – Данка с матерью поспешили к доброй приятельнице.

Поднявшись по лестнице и найдя ее комнату, они увидели, что женщина в панике.

– Какой ужас, – прошептала она. – Родителей я уже спрятала. Могу и девочку спрятать. Но не вас.

Данка не отрывала глаз от стены, оклеенной выцветшими обоями. Там, зажатые в узком пространстве между двумя кирпичными стенками, они будут чувствовать, как по ногам у них бегают крысы и, стоя в темноте бок о бок со стариками, она будет стараться сдержать свой безумный страх…

Фрау Дрезнер постаралась объяснить женщине всю неразумность ее подхода. Но та продолжала твердить, что речь может идти только о девочке, «но не о вас». Словно бы она считала, что если эсэсовцы обнаружат поддельную стенку, то, учитывая незначительность Данки, проявят к ней большую снисходительность. Фрау Дрезнер объяснила ей, что она не страдает излишней тучностью, что акция, похоже, начинается с этой стороны Львовской и ей просто некуда больше идти. Данка сама по себе очень ответственная девочка, но будет чувствовать себя в большей безопасности рядом со своей матерью. Вы своими глазами можете убедиться, что в этом укрытии поместятся четыре человека, прижавшись друг к другу. Но выстрелы, прозвучавшие всего за два квартала от них, не дали госпоже Дрезнер возможности переубедить хозяйку.

– Я могу устроить лишь девочку, – закричала она. – И хочу, чтобы вы ушли!

Фрау Дрезнер повернулась к Данке и приказала ей укрыться за стенкой.

Потом Данка никак не могла понять, почему она послушалась маму и безропотно пошла в укрытие. Женщина провела ее на чердак, откинула коврик и подняла крышку люка. Данка спустилась в узкое пространство. Там было не так уж темно; родители хозяйки зажгли огарок свечи. Данка устроилась рядом со старушкой – она тоже была чьей-то матерью, пусть и другого человека, но Данка ощутила знакомые запахи немытого тела и тепло, присущее всем матерям. Старушка кротко улыбнулась ей. Муж ее стоял по другую сторону от жены и, плотно смежив глаза, прислушивался к звукам снаружи.