Мешки трофейщиков без всякой опаски выволокли во двор и заняли прежние, уже освободившиеся места. Старшина беспечно прыгнул на ворох сена, вытянулся на нём с молодым хрустом, закинул руки за голову: хорошо быть дома!
Мустафа занял место недалеко от Охворостова, кинул в изголовье «сидор», в котором не было больше ни одной консервной банки – всё выставил на «прописку» – и очень скоро провалился в сон.
Снился ему лагерь, те самые светлые минуты, когда раздавали хлеб и в руках оказывалась вкусно пахнущая, приятно-тяжёлая пайка, снилось бронзовое тускловатое солнышко, заползающее за косой край земли и что-то ещё, кажется, кони, точнее – топот их, самих коней не было, а был отчётливо слышен их недалёкий дробные топот, – вот этот топот и снился Мустафе.
И настолько крепок был его сон, что он не услышал, как в клуне появился старший лейтенант, обвёл усталым взглядом людей, остановился на Мустафе и спросил неожиданно:
– Ну как, старшина, годится нам Мустафа, али как? Как считаешь?
– Нормальный мужик. Обучим кое-чему и можно будет пускать в самостоятельную разведку.
– Я тоже так считаю. Забили это дело, Егор Сергеевич. А чего тут у вас с барахольщиками произошло?
– С трофейщиками? Вы и это уже знаете? – брови у старшины сложились удивлённым домиком.
– Ворона в клюве принесла.
– То-то их толстозадый предводитель грозил нам…
– Он свою угрозу выполнил, даже успел накатать на нас телегу, но на его несчастье в штабе оказался начальник разведки корпуса и всё поставил на свои места – барахольщикам даже извиняться пришлось…
– Это хорошо, товарищ командир, – старшина потёр руки, – это мне очень нравится.
– Да и толстяк этот, гауптман, тоже оказался ценным кадром. Всех, кто брал его, велено представить к медалям.
– Отличная новость, товарищ старший лейтенант! – Охворостов проверил пуговицы на гимнастёрке – все ли на месте, застегнул воротник, отряхнулся, сбивая с себя остья сена. – Отлучиться разрешите, товарищ старший лейтенант!
– Это куда же? – Горшков сощурился.
– В штаб!
Старший лейтенант вспомнил девушек-связисток, синеглазую Асю и позавидовал Охворостову, простоте его отношений с дамским полом, – сам он так не умел, робел…
– Давай, старшина, имеешь право!
Старшина сдвинул складки под ремнём гимнастёрки назад, браво выпятил грудь – выглядел он на все «сто».
– Товарищ командир, осмелюсь доложить…
– Ну!
– У меня сегодня день рождения.
Горшков присвистнул удивлённо: совсем забыл на войне, что существуют такие простые штатские штуки, как дни рождения. Господи, да это же совсем из другой жизни, которой уже нет… Проговорил тихо – у него даже голос сел:
– Ох, старшина! Чего же мне тебе подарить?
– Ничего не надо, товарищ старший лейтенант, главное, чтобы вы сами были – это раз, и два – давайте пригласим к нам связисток… Снова. А?
– А почему бы и не пригласить?
– Есть пригласить связисток! – лицо старшины засияло удовлетворённо.
Старший лейтенант позавидовал лихой молодцеватости подчинённого и, устало выплёскивая его из головы, расслабленно опустился на сено, закрыл глаза. Когда открыл – старшины уже не было, он будто растаял.
Хотелось спать. Горшков вновь закрыл глаза и в то же мгновение провалился в тяжёлый непрозрачный сон, – что-то в странном сне этом ухало, колотилось, скрежетало, ворочалось, вызывало беспокойство… У Мустафы сон был один, у старшего лейтенанта – другой. Очнулся Горшков от того, что почувствовал чей-то взгляд. Открыл глаза – Мустафа сидит рядом и внимательно смотрит на него.
– Ты чего, Мустафа?
– Да вот, прокручиваю в мозгу всё, что видел, когда на той стороне были.
– Ну и что?
– Достойное это дело – разведка.
– Без разведки войны не бывает, Мустафа. Всё хотел спросить тебя, да как-то недосуг было, то одно мешало, то другое – ты раньше в армии служил?
– Было дело, товарищ старший лейтенант. Не всё же время я за колючей проволокой сидел.
– В каких частях тянул лямку?
– В пограничных.
Горшков невольно поцецекал языком:
– Неплохо. А как же потом докатился де жизни такой? – старший лейтенант сложил из пальцев решётку.
– Было дело, товарищ командир, – Мустафа вздохнул с досадой – не хотелось ему вспоминать прошлое, – было. По молодости, да по глупости.
– Всё правильно, Мустафа. Каждый из нас бывает и молод и глуп… Даже в старости.
Охворостов вернулся в клуню через двадцать минут, удовлетворённо погладил пальцами усы.
– К вечеру ждём гостей, товарищ старший лейтенант, – сказал он, – узел связи нашего доблестного артиллерийского полка.
Из-под охапки сена выглянул Соломин, звучно поскрёб пальцами щетину на щеках:
– Бриться трэба!
– Не только. Желательно ещё и наодеколониться. Чтобы амбре было такое м-м-м-м, – старшина выразительно втянул в ноздри воздух, – чтобы весь узел связи улёгся к нашим ногам.
– Хай живэ и здравствует дружба между разведчиками и связистами! – Соломин окончательно выдрался из сена, сел. – Товарищ старший лейтенант, как в штабе оценили наши действия в тылу противника?
– На «ять».
– И что нам за это будет? – тон соломинский сделался задумчивым: ответ командира был неопределённым. – Медалей, я так полагаю, нам за это не дадут.