Спицы в колесе Сансары

Изумрудные покои предназначались для самых высоких гостей «Озорной пташки». Здесь стены были выложены зеленым нефритом и инкрустированы изумрудами, изумрудного цвета были занавеси, ковры, лежаки и подушки. Столики же и умывальники для рук были вырезаны из халцедона и оникса и отделаны листовым золотом.

Лекант вошел в покои и остановился у дверей.

Спиной к нему у маленького резного окошка стояла женщина в роскошном платье цвета сливы. Длинный шлейф этого платья тянулся почти через всю комнату.

— Я пришел, госпожа, — сказал Лекант и задвинул за собой резную дверь.

Стоявшая у окошка женщина обернулась. Лицо ее было божественно красивым и пленительным, но Лекант не смотрел ей в лицо.

— Здравствуй, Лекант, — сказала женщина, улыбаясь и подтягивая к себе шлейф своего платья. — Присаживайся, где хочешь. Эти покои очень просторные. Только присаживайся так, чтобы я не теряла тебя из виду. А то ты снова спрячешься, хитрец!

Женщина мелодично рассмеялась. Улыбка делала ее лицо еще более прекрасным. Но Лекант отводил взгляд от ее лица, словно оно было проклято.

— Почему ты не приветствуешь меня? — меж тем спросила женщины и присела на лежанку, обитую зеленым бархатом.

— Приветствую тебя, госпожа, — сказал Лекант.

— Подойди. Сядь рядом, — почти приказала ему она.

Он подошел и сел.

— Ты разве забыл мое имя, Лекант?

— Оно для меня запретно.

— Неправда. Имя любимой женщины не может быть запретным, а ты любишь меня, Лекант, хоть и боишься признаться в этом.

— Я никогда не любил тебя, Лалит!

Женщина улыбнулась.

— Лжешь. Будь ты хоть Буддой, и то ты не устоял бы против меня. И ты не устоял.

— Ты одолела меня не в честном бою, Лалит. При тебе были браслеты богов.

— Да, — самодовольно сказала Лалит. — Они и сейчас при мне. Хочешь поглядеть?

Она воздела руки вверх, широкие рукава упали, и Лекант увидел, как на запястьях Лалит сияют прекрасные браслеты. Браслеты, которые раньше давали ему силу и мощь, а теперь превратили его в раба.

— Вот они, браслеты, у меня, — сказала довольная произведенным эффектом Лалит. — И значит, ты должен повиноваться мне.

— Чего ты еще хочешь от меня?

— Клятвы.

— В чем ты хочешь, чтобы я поклялся?

— Поклянись, что ты не будешь искать наше дитя и не причинишь ему вреда. Тогда твое положение станет иным.

— Я не могу дать такой клятвы. Придет срок моего освобождения из рабства, и тогда я найду это чудовище, куда бы ты его ни запрятала. Найду и уничтожу.

— Лекант, Лекант… Разве дхиан Порядка может быть таким жестоким? А ведь ты когда-то был именно дхианом Порядка. Я забрала твою силу, но у тебя осталось сердце. Как же ты можешь собственным сердцем желать гибели своему единственному ребенку?!

— Этот ребенок — чудовище. Он сожжет ангелов и бросит вызов Творцу. Он не должен жить.

— Нет, Лекант, нет! Все не так страшно. И потом, почему ты думаешь, будто бросить вызов Творцу — преступление, достойное смерти? Люди, эти твари, эти букашки, всей своей жизнью каждодневно бросают вызов Творцу. И Он не карает их, не мстит им.

— Есть ад.

— О, Лекант! Разве ты не знаешь, что такое ад? Ведь ты был там.

— Я и сейчас там.

— Тем более. Ад — это не более чем отсутствие любви, мой дорогой. Отсутствие любви и любимых. Я же предлагаю тебе свою искреннюю любовь, Лекант. Будь со мной, и ты познаешь рай.

— Ты не умеешь любить, Лалит. Ты умеешь только творить рабов.

— О как ты неправ, Лекант! Даже победив, я продолжаю любить тебя. Ведь я не развоплотила тебя, не сделала бродячим духом без места и времени. Разве это не любовь? И разве не любовь заставляет меня скрывать от тебя нашего ребенка? Я берегу его от твоих безумных выходок. Я хочу, чтобы он жил!

— Он погубит мир.

— Погубит, но и возродит его, Лекант. Ты не хуже меня знаешь, что когда-нибудь этот мир должен погибнуть, уж слишком он прогнил. Ты же знаешь, среди людишек есть те, что верят в какого-то Учителя и Помазанника, который умер и воскрес. Он должен прийти на землю и устроить всем суд. Но это же смешно. Судить надо начинать с Неба!

— Только люди могут судить ангелов.

— Нет! Как ты смешон, Лекант, со своей любовью к этим тварям. Неужели ты веришь и их басням о Помазаннике? Я читала книги о Нем — они слабы и бледны. Наш сын вырастит и затмит Его. Но самое главное — наш сын будет настоящим судьей. Сначала он будет судить Небеса, а потом уж обновит землю.

— Он уничтожит человечество.

— Вот уж о ком у меня меньше всего болит голова. Человечество! Смешно и думать об этой грязи под ногтями. Что ты нашел в них, Лекант, что так печешься о них?

— Они добры.

— Добры? Да не они ли распяли своего Помазанника? Да не они ли жгли самых своих разумных и талантливых на кострах веры? Да не они ли убивают за золото и даже за простую мелочь вроде нефти?! Добры?! От их доброты кровь льется рекой!

— Мы — дхианы, мы не должны судить, мы должны помогать людям. Это наш долг.