Сплетение

Сикхи, поясняет Камал, считают, что женщины наделены такой же душой, как и мужчины. Поэтому к обоим полам у сикхов одинаковое отношение. Женщины могут читать в храме божественные гимны, совершать любые обряды, например крещение. Их следует уважать, почитать за ту роль, которую они играют в семье и обществе. Чужую жену сикх должен воспринимать как сестру или как мать, чужую дочь – как собственную. Показательным знаком этого равенства является то, что сикхи используют одни и те же имена и для мужчин, и для женщин. Они отличаются только второй частью: у мужчин это «Сингх», что означает «лев», а у женщин – «Каур», «принцесса».

Principessa[17].

Джулии нравится, когда Камал ее так называет. Ей становится все тяжелее и тяжелее расставаться с ним и возвращаться на работу. Как чудесно было бы целыми днями оставаться вместе, думает она. Ей кажется, что она могла бы всю жизнь провести вот так: любя его и слушая его рассказы.

Однако она знает, что не имеет права быть здесь. У Камала и кожа не та, что у Ланфреди, и бог другой. Она представляет себе, что сказала бы мамма: темнокожий мужчина, да еще и нехристь! Она пришла бы в ужас. А потом новость облетела бы всех соседей.

Так что Джулия любит Камала тайно. У них нелегальная любовь, беспаспортная.

В мастерскую после обеда она возвращается все позже и позже. Нонна начинает кое-что подозревать. Старая работница уже заметила, как она улыбается, как по-новому блестят ее глаза. Джулия говорит, что каждый день ходит в библиотеку, однако возвращается запыхавшаяся, с пылающими щеками. Однажды Нонне даже показалось, что она заметила у нее на косынке и в волосах песок… Работницы начинают судачить: уж не любовник ли у нее завелся? И кто же это? Парень из местных? Моложе ее? Старше? Джулия так упорно все отрицает, что это само по себе выглядит уже признанием.

Бедный Джино, вздыхает Альда, это разобьет ему сердце! Здесь всем известно, что Джино Баттальола, хозяин соседней парикмахерской, без ума от нее. Вот уже несколько лет, как он ее обхаживает. Каждую неделю он приносит в мастерскую состриженные волосы, но иногда заходит и без повода – просто чтобы поздороваться с ней. Всех здесь это забавляет, особенно подарки, которые он ей дарит, и все без толку. Джулия остается холодной, как камень, но Джино не теряет надежды и без устали таскает ей булочки с фигами, которые с аппетитом съедают работницы.

Каждый вечер после закрытия мастерской Джулия идет в больницу к отцу, чтобы почитать ему. Иногда она злится на себя, за то что в таких трагических обстоятельствах чувствует себя такой живой. Ее тело ликует, дрожит от возбуждения, она наслаждается жизнью, как никогда до этого не наслаждалась, а в это самое время ее отец борется со смертью. И все же ей это очень нужно, и она будет продолжать держаться за это, чтобы не поддаваться горю и унынию. Кожа Камала – вот бальзам, целебная мазь, лучшее средство от горестей этого мира. Ей хотелось бы стать просто телом, одним лишь наслаждающимся телом, ибо наслаждение не дает ей согнуться под бременем невзгод, позволяет ощущать себя живой. Ее раздирают противоречивые чувства: она ощущает себя то совершенно раздавленной, то впадает в сильнейшее возбуждение. Словно канатоходец, она балансирует, клонясь в сторону при малейшем дуновении. Странно, думает она, как близко в жизни расположены самые мрачные и самые светлые моменты. В одно и то же время она и дарит, и отнимает.

Сегодня мамма попросила ее поискать в папином кабинете в мастерской одну бумагу. Больница затребовала документ, которого она никак не может найти: «О боже, как все это сложно», – сетует мамма. Отказаться Джулия не смогла, хотя у нее нет никакого желания переступать порог этой комнаты. Она не входила туда с самой аварии. Ей не хочется, чтобы кто-то прикасался к вещам отца. Пусть он, когда выйдет из комы, найдет свой кабинет в том же виде, в каком оставил его. Так ему будет понятно, что все его ждали.

Она толкает дверь переоборудованной в кабинет кинопроекционной. Медлит какое-то время, прежде чем войти. На стене в рамке – фотография Пьетро, рядом – его отец и дед: три поколения Ланфреди руководили мастерской. Чуть дальше приколоты кнопками к стене другие снимки: Франческа в младенческом возрасте, Джулия на «веспе», Адела в день первого причастия, мама в свадебном платье с чуть застывшей улыбкой на лице. А еще Папа Римский, не Франциск, а Иоанн-Павел II, которого он почитал больше других.