Спляшем, Бетси, спляшем!

— Бетси, почему ты перестала мне писать? — настойчиво спрашивает Коля, — Я получаю только кассеты с записями детей. Да еще Дмитрий Александрович рассказал кое-что. Я ничего о тебе теперь не знаю.

— И не надо, Коля. Живи без меня и будь счастлив. Я наверное твою жену разбудила? Извини. Кстати, где Митя, ты не знаешь? Его тоже нужно предупредить, у него же дети.

— Они, по-моему, уехали на раскопки куда-то на Украину.

Я поражена: Господи, вот та буря, что пройдет по его судьбе.

— Бетси, поговори со мной еще о чем-нибудь.

Я устало вздыхаю: — О чем нам говорить теперь? У меня все хорошо. Надеюсь, у тебя — тоже. Я счастлива. Коля, я счастлива, — слезы текут у меня по щекам, — Вы только уезжайте скорее. Прилетайте к Саше. Завтра же иди оформлять визу. Ты обещаешь? Коля… Ты слышишь? Я должна позвонить сестре и маме. Прощай!

И я кладу трубку. Я не думала, что его голос так на меня подействует. Мне хочется завыть, раскачиваясь из стороны в сторону, такая первобытная тоска охватывает меня, даже дышать становится труднее. Я вдруг замечаю, что сижу, покачиваясь мерно взад-вперед, как душевнобольная. Я отхожу к бару налить себе бренди и, выпив залпом, сижу какое-то время, приходя в себя, пока слезы не перестают течь, размывая дорожки на напудренных щеках. А я-то надеялась, что все притупилось в сердце… Набираю номер сестры и начинаю те же уговоры, с той лишь разницей, что она с удовольствием откликается на приглашение погостить у меня.

Весь день я провожу с детьми, а вечером прошу Джека развлечь меня. Он послушно ведет меня в клуб, с грустью наблюдая, как я, смеясь, принимаю поздравления знакомых и незнакомых людей с успехом фильма, пью рюмку за рюмкой «Мартини», танцую со всеми, кто меня приглашает. Наконец, он не выдерживает и, крепко взяв меня под руку, ведет к машине. Дома Джек подводит меня к дверям спальни и собирается уйти, но я, задержав его руку, тяну за собой.

— Ты ведь меня не бросишь? Люби меня пожалуйста, Джек! Ты теперь единственное мое утешение.

— Я не могу тебя бросить, Лиззи. Я люблю тебя. Тебе ведь это знакомо? Ты так же страдаешь, как я?

— Но ведь я с тобой, Джек! — пытаюсь убедить его я, — Возьми меня, я с тобой!

Он обнимает меня, расстегивая «молнию», и маленькое черное бархатное платье падает вниз.

— Когда ты вот так стоишь передо мной, я верю, что ты — моя! Лиззи, девочка моя, не печалься, я буду тебя любить. Я сделаю все, что ты пожелаешь!

Он опускается передо мной на колени и страстно целует, пока я не опускаюсь на ковер рядом, помогая снимать одежду. Джек дает мне забыть об утреннем разговоре.

На другой день Джек сообщает мне все, что известно в посольстве об аварии, я жадно прочитываю все газеты и звоню Саше. Он тоже волнуется, не зная, что делать, и хочет лететь домой. Строго запретив это, я зову его к себе. Вдвоем будет легче. Наконец, через несколько дней следует официальное заявление правительства об аварии на атомной станции. Я слежу за всеми сообщениями о распространении радиации, но не верю, что это истинное положение вещей.

Вскоре приезжает сестра с детьми, отправив родителей к родственникам на Байкал. Мы тут же всем семейством уезжаем на остров Джильо, где я снимаю небольшую виллу на берегу моря. Туда же приезжает Клер со своим годовалым сынишкой, и жизнь наша становится похожей на лежбище котиков на дальневосточных островах. Целыми днями мы лежим лениво на пляже, бдительно следя за детьми, которые так и норовят залезть в море и заплыть подальше. Племянницы мои уже взрослые девицы четырнадцати и двенадцати лет, и их трудно удержать на месте. Трехлетний Алик тоже то рвется в воду, то уходит в скалы, обнимающие нашу бухточку с двух сторон, и лишь Алиса может уследить за ним. Только Томас, сынишка Клер, пока спокойно сидит в манеже. Днем мы перебираемся на тенистую террасу и, пока дети спят, расслабившись, предаемся женским сплетням. На уик-энд приезжают Майкл и Джек. Джек привозит доски для винд-серфинга, и мы с ним увлеченно обследуем окрестные берега, заплывая в недоступные с берега крохотные пляжики среди скал.

— Я скучаю без тебя, Лиззи, хотя мне надо привыкать к жизни в одиночестве, — говорит он, торопливо снимая с меня купальник и замерев как всегда на минутку, с восхищением оглядывая, — Я никогда не привыкну к твоему телу, каждый раз, когда я смотрю на тебя, у меня, как впервые, захватывает дух. Это совершенство! Ты околдовала меня еще там, в Москве.

На песчаном пляже он ласкает и любит меня под палящим солнцем, слизывая бисеринки пота с верхней губы, а потом берет на руки и медленно заходит в воду, постепенно погружаясь в благословенную прохладу.

— Джек, мне всегда так хорошо с тобой! — улыбаюсь я, вздрагивая от соприкосновения разгоряченного тела с водой, — Я хотела бы жить вот так в воде, выходя на берег только для любви.

— Или не выходить. Мы бы научились это делать прямо в воде. Так даже лучше, — прижимает он меня к себе.