Сплит (ЛП)

— Я чувствовала себя дерьмово, не сказав тебе раньше. Черт возьми, твои родители были для меня как мои собственные. После всего, через что прошел Нэш, я ненавидела, что Дастин сделал с ним. — Она теребит нитку на своем одеяле. — Не знаю, заметила ли ты, но то, что он чувствовал к тебе в старшей школе, только усилилось после твоего ухода. Он так напился, ревнуя к Лукасу, что позже рассказал мне о том, что сделал. Думаю, что Дастин чувствовал себя плохо из-за этого после, но это не значит, что все в порядке. Я бы сказала что-нибудь раньше, но Лукас тоже не был моим любимчиком в то время, так что…

— Я понимаю.

— Понимаешь?

Я вздыхаю, долго и тяжело, из-за всей этой драмы между нами.

— Как думаешь, мы могли бы начать все сначала? Знаешь, оставить все обиды и вражду позади и просто вернуться к дружбе?

Я смотрю, как она сглатывает и кивает.

— Мне бы этого хотелось.

После того, как мы заканчиваем со всеми тяжелыми вещами, рассказываем друг другу о последних пяти годах нашей жизни. Она говорит мне о тайной симпатии к молодому дантисту, который переехал в город несколько лет назад, а я делюсь несколькими лучшими историями из студенческой жизни, стараясь не упоминать Тревора в каждой из них. Через некоторое время Сэм теряет концентрацию, и я понимаю, что это сигнал для ухода.

— Поспи немного, хорошо? — я склоняюсь над ней и целую спутанные волосы над ее лбом.

— Спасибо, что пришла. — Она сжимает мою руку. — Я скучала по этому.

— Я тоже, но у нас впереди целая жизнь, чтобы наверстать упущенное.

Она зевает, и то, как при этом растягивается ее избитое лицо, заставляет меня съежиться.

— Так ты остаешься в Пейсоне?

Мои мысли возвращаются к Лукасу, ко всем планам, о которых мы говорили между занятиями любовью прошлой ночью, и да…

— Я остаюсь.

Она усмехается, и ее хватка на моей руке ослабевает, когда здоровый глаз закрывается.

— Хорошо.

И с этим мое будущее становится намного ярче.

Эпилог

Шайен

— Ты уверен, что эта та самая? — я моргаю из-за ослепляющего солнечного света, отражающегося от заснеженного дерева.

Бросаю взгляд на Лукаса, одна рука у него на бедре, в другой он держит ручную пилу. Он проводит зубами по нижней губе, обдумывая мой вопрос. Как бы сильно я ни любила его во всех его бейсболках, серая вязаная шапочка, которую он сейчас носит, моя любимая, потому что она не скрывает его глаз, которые так очаровательно щурятся, когда он концентрируется.

— Уверен. — Его ботинки хрустят на белом пушистом снегу, когда он обходит высокую голубую ель. — Эта та самая.

Это уже третье дерево за час, которое он назвал «тем самым» только для того, чтобы передумать и продолжить поиски. Если бы это был кто-то другой, то я бы сказала ему, чтобы он уже выбрал одну, но это первое настоящее Рождество Лукаса, и я хочу, чтобы у него была лучшая елка, которую могут предложить эти горы.

Он подходит ко мне вплотную, его большое тело излучает комфорт. Мало того, что он теплый, я также чувствую отчетливый аромат его кожи, и все это действует как мгновенный релаксант. Шуршащий звук его зимнего пальто привлекает мое внимание к его руке, когда она поднимается, и он потирает грубую щетину на подбородке. Нет, не его челюсть.

Его шрам.

Интересно, думает ли он о них, своих братьях и сестре, которые никогда не могли насладиться даже самым простым праздником.

Мое сердце сжимается.

— Это не должно быть трудно, Лукас. Здесь нет правильного ответа. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал легко и весело, но чувствую напряжение, исходящее от него, как туман.

Его взгляд отрывается от дерева, и выражение лица смягчается, когда он смотрит на меня сверху вниз с небольшой, почти смущенной улыбкой.

— У тебя синеют губы.

— Это всегда происходит, когда мне холодно.

Пространство между нами исчезает, он поворачивается и прижимается своей грудью к моей. Если есть что-то, что я узнала о нем за те несколько месяцев, что мы вместе, так это то, что я всегда для него на первом месте. Когда его большая рука ложится на мое бедро, я поднимаю подбородок, точно зная, чего он добивается.

Его мягкие губы касаются моих.

— Ммм… — еще одно движение его губ. — Холодные.

— Как твои остаются такими горячими?

Он целует сначала уголки моих губ, потом верхнюю губу, а затем нижнюю, делясь со мной теплом.

— Моя внутренняя температура, должно быть, выше твоей.

Проводя руками вверх по его груди, а затем по шее, я проклинаю свои перчатки и всю эту объемную ткань между нами. Наклоняю голову и прокладываю себе путь в его рот.

Звук ножовки, падающей на снег, сопровождается низким стоном, когда он углубляет поцелуй. Его руки обвивают мою талию, и он сдвигается так, чтобы наши тела были как можно ближе друг к другу. Я практически стою у него на ногах, пока он боготворит мой рот своим. Мои пальцы покалывает от потребности прикоснуться, почувствовать, как его сердце бьется рядом с моим, хотя бы для того, чтобы доказать, что он также взволнован нашей близостью. Как быстро его поцелуй может превратить меня из замерзшей в желающую раздеться догола в минусовую погоду.