Сплоченность

— Я много думал, Кузьма… Одними нашими силами… — Струшня не закончил своей мысли, ему тяжело было сознавать, что гарнизон в Калиновке не разбить одному их партизанскому соединению.

— Напрасно так думаешь, — возразил Камлюк. — Разбить можно… только это будет стоить нам больших жертв…

— Так, дорогой приятель, каждый дурак может.

— Грубовато, Пилип, но правильно… Да, каждый дурак… А на чью помощь мы можем рассчитывать? — задумчиво спросил Камлюк. — Может быть, соседи, а?.. Как у них там дела?

— Радировали нам, что вышли из блокады, — заговорил Мартынов. — Благодарят за помощь. Теперь они за Сожем. Получили задание от фронта и Центрального штаба — оседлать шоссейную магистраль и громить отступающие части противника.

— Задание серьезное… Да, расчеты на соседей отпадают. — Камлюк сидел некоторое время в глубокой задумчивости, глядя на схему укреплений калиновского гарнизона, затем, вскинув брови, оживленно проговорил: — Вот бы с воздуха ударить! Представляете — партизанское наступление во взаимодействии с авиацией?!

— Ну и фантазер же ты, Кузьма, — усмехнулся Струшня, разглаживая усы. — Так нам и пришлют авиацию.

— Для такого дела пришлют. Попросим и Пантелеенко, и штаб фронта… Займемся изучением и собственных возможностей. Надо созвать совещание командиров и комиссаров отрядов. Вместе все подумаем, посоветуемся. Быть не может, чтоб не нашелся выход. Посылай, Мартынов, связных по отрядам… Платон Смирнов здесь, в лагере?

— Здесь. Отдыхает после путешествия в Калиновку.

— Я хочу с ним поговорить.

У входа в палатку показался адъютант Струшни.

— Пилип Гордеевич, — обратился он, — куда переносить грузы с самолета?

— Сейчас выберем место, — ответил Струшня и встал. — Пройдемся, Кузьма.

— Нет, вы уж одни. Я пока побеседую с Платоном. Пришлите его сюда.

Струшня и Мартынов ушли. Камлюк поднялся и, в задумчивости расхаживая по палатке, стал поджидать Платона.

Смирнов пользовался в соединении всеобщим уважением. Он был умен и деятелен, энергичен и смел до дерзости. Эти его качества и отличное знание немецкого языка позволяли ему браться за самые ответственные задания, давали возможность проникать в самое сердце врага. Партизаны были в постоянной тревоге за его судьбу, а он, вернувшись с задания и узнав об их волнениях, виновато улыбался и неизменно отделывался все той же шуткой: «Двум смертям не бывать, а одной — не миновать. Ведь мне, хлопцы, суждено помереть от скарлатины — цыганка еще в детстве наворожила». Партизаны понимали, что шутка эта только для отвода глаз, чтобы отогнать мысли об опасности. Они знали, что Платон не любит думать о смерти. «Человек рожден, чтобы жить», — всегда говорил он друзьям.

Чтобы жить! Камлюк знает, как Платон Смирнов представляет себе воплощение этого девиза. Раненого Платона он, Камлюк, пробираясь в начале войны со своей группой с задания, подобрал в лесу подле Сожа… Во имя жизни Платон, студент предпоследнего курса института иностранных языков, оставил в самом начале войны уютную отцовскую квартиру в Москве и ушел добровольцем на фронт. Это он, переводчик при штабе дивизии, в решающую минуту боя бросился к станковому пулемету, расчет которого выбыл из строя, и своим огнем сорвал переправу врага через реку. Раненный в ноги, он, выбираясь из окружения, полз около десяти километров, только бы не попасть в плен. Во имя жизни Платон выбрал себе в партизанской борьбе самую трудную специальность — разведчика. Десятки раз ходил он на такие задания, на которые идут, как на смерть. Да, у этого человека железная самодисциплина, воля, огромная вера в жизнь!

— Можно? — нарушил раздумье Камлюка звучный голос.

У входа в палатку, пригнувшись, стоял Платон. Лицо его при неярком свете лампочки казалось особенно смуглым. Широкие черные брови с изломом лохматились, на правой щеке виднелось красное пятно, очевидно отлежал. «Спал малый богатырским сном», — подумал Камлюк и, шагнув к Платону, протянул руку.

— Здорово, орел!

— Доброго утра, Кузьма Михайлович! С приездом! Как там моя Москва?

— Живет и крепнет на радость нам, на страх врагам, — отвечал Камлюк и, жестом пригласив Платона сесть, продолжал: — Вам; москвичам, надо быть поскромнее, когда говорите о Москве не с москвичами. В таких случаях, чтобы не обидеть не москвичей, лучше употреблять слова «наша».

— Учту, Кузьма Михайлович, — весело ответил Платон, заметив светлую улыбку на лице Камлюка.

— Привет тебе от отца и матери.

— Вы виделись с ними? Как же вы их разыскали? Ах да, я вам когда-то называл адрес.

— Не запомнил. Гарнак все устроил, известил их. Они приходили ко мне.

— Ну, как они там?

— Молодцы! Отец на фрезере по три нормы в день дает, а мать гоняет составы в метро. Здоровы, бодры… О тебе, разбойник, рассказывал, какие ты тут штуки откалываешь.

— Вы бы только поосторожнее, а то мать сна лишится.

— Не бойся, учел. Обо всех острых моментах — после войны… — Камлюк немного помолчал, потом попросил: — Расскажи о своей вчерашней разведке, только подробно.