Сплошная скука. Реквием по шалаве

— «Марго, говорит, от морфия перешла к любви — к самому идиотскому наркотику, Боян втрескался по уши...» — «Рассказывай эти побасенки кому-то другому, — говорит Пепо. — Боян — и любовь? Глупости. Именно ему вечно не хватает ампул». — «Это ты верно заметил, — соглашается Апостол. — Тут дело нечисто». — «Это для тебя нечисто! — кипятится Пепо. — А ему что, открыл для себя другой источник — и плевать ему на нас». — «Ты так думаешь?» — спрашивает Апостол, которого подогреть нелегко. «А как же? Пройдись вечерком мимо «Софии», когда он там. Сидит себе — довольный, спокойный. Так ведет себя только человек, у которого всегда есть в кармашке доза про запас. А мы в это время извиваемся как змеи, на стенку готовы лезть от нервов...» — «Ты помнишь, Пепо, мы давали клятву делить все беды и победы пополам?» — выходит из себя Апостол. «Ты эту клятву ему припомни, не мне», — отвечает Пепо. «Именно это я и сделаю. Я ему припомню. Так припомню — вовек не забудет». Это было на прошлой неделе, повторяет Лили. — И я даже внимания не обратила на эти разговоры, потому что наши любят потрепаться. Однако с того момента разговор этот повторялся с небольшими изменениями каждый день, и Апостол заводится все больше и больше, а он из тех, что за- водятся-то с трудом, да если уж заведутся — много всяких бед натворят.—Она гасит сигарету, откидывается на спинку стула и продолжает: — А вчера в парке от общих разговоров уже перешли к конкретным планам. «Давай поочередно за ним следить, — предложил Пепо. — Следить неотступно. Один день ты, другой — я. Не может быть, чтобы мы его не сцапали». — «Я из него вытрясу снадобье, я из него отбивную сделаю!» — грозился Апостол. Но хоть Апостол и хорохорился больше других, Пепо опаснее его, если хотите знать. Настоящий гангстер. За упаковку морфия мать родную продаст.

— Еще что? — спрашиваю я.

— Этого вам мало? Шутка ли: план обдумали, слежку установили. Кто знает, чем все это кончится?

— Дело серьезное, — признаю я. — А почему бы вам не предупредить Бояна?

— Я хотела это сделать еще в прошлую субботу, но он меня избегает, — отвечает Лили, явно смущаясь.

— Вы, кажется, были друзьями...

— Были.

— Из-за него, если я не ошибаюсь, вы и к этой компании примкнули?

Она еле заметно кивает.

— Но Боян уже порвал с компанией. Тогда что же вас связывает с этими ребятами — с Пепо, Апостолом?

Лили молчит. И лицо ее тоже ничего не выражает. Белое, круглое, невыразительное лицо.

— Ответьте же, — настаиваю я. — Это не допрос, а обычный человеческий разговор.

— А куда мне деваться, по-вашему?

— В этом городе живет миллион душ...

— Да, но человек не может жить с миллионом душ, ему достаточно несколько близких людей... если хотите, одного-единственного близкого существа! — отвечает она своим низким, хрипловатым голосом.

— Не спорю. Мне только хотелось сказать, какой богатый выбор. И сделать выбор будет тем легче, чем скорее вы вырветесь из замкнутого круга этих Пепо и Роз.

— А как я, интересно, должна делать свой выбор? Выйти на улицу?

— Выбор сделали тысячи других женщин. Если стольким удалось, значит, задача не так уж и трудна.

«Вы женаты?» — могла бы спросить меня Лили, будь она более сообразительной. Но вместо этого она опускает глаза и тихо произносит:

— Я свой выбор уже сделала.

И сразу возвращает меня на исходную позицию.

— Вы довольны своей работой в столовой? — спрашиваю я, поскольку больше сказать нечего. 

— Работа как работа.

— Может, вас что-то другое больше привлекает? Мы могли бы помочь вам. У вас ведь диплом об окончании гимназии.

— Мне хотелось учительницей стать... или воспитательницей в детском саду. В общем — быть среди детей, — признается Лили не без стеснения. Потом в голосе ее снова звучат нотки разочарования, апатии: — С моей-то биографией, с таким дипломом — куда уж мне...

— Ваша биография только начинается.

— Да слишком скверно! — помолчав, Лили спрашивает: — Мне можно идти?

— Конечно.

— Надеюсь, вы примете меры по тому делу, про которое я вам рассказала?

— Не беспокойтесь. Это ведь наша работа. И благодарю вас за сведения.

Я провожаю ее до дверей, хотя здесь, в этом кабинете, так не принято. И мне почему-то хочется сказать ей что-нибудь доброе, хотя я и не знаю — что именно.

Глава 8

На этот раз мы в другой служебной квартире, хотя не слишком наблюдательный человек мог бы принять ее за прежнюю. Здесь громоздкая, пришедшая в негодность мебель обита сине-зеленой тканью (не помню, какая обивка была в прежней квартире).

— Они уже за тобою следят, ты заметил?

— С самого начала, — отвечает Боян с почти нескрываемым самодовольством. — Оба работают топорно.

— Нам ничего не стоило их сразу обезвредить, только этим мы могли обнаружить свое присутствие.

— Зря беспокоитесь, — замечает парень. — Они не столько действуют, сколько воображают. В самом худшем случае обменяемся тумаками. Знаю я их.

— Доводить дело до тумаков тоже нежелательно. И вообще, лучше всего — ускользнуть от них, оставить их с носом, если, конечно, этого требуют обстоятельства.

— Не беспокойтесь, я их повадки хорошо усвоил.