Споем, станцуем

Барнум не имел представления, с чего начнется пьеса. Она выбрала очень сдержанный темп. Это не было погребальное песнопение; на самом деле, в начале темпа не было вообще. Это была симфоническая поэма свободной формы. Она двигалась с ледяной медлительностью, абсолютно лишенной той несдержанной сексуальности, которой он ждал. Барнум наблюдал за ней и услышал, как развивается глубоко скрытый мотив; тут он понял, что в его собственном мозгу пробуждается ощущение происходящего. Это было его первой реакцией.

Постепенно, по мере того, как она стала двигаться в его направлении, он попытался сделать какое-нибудь движение. Его музыка прибавилась к ее, но они оставались раздельными, и гармонии не получалось. Они сидели в разных комнатах и слушали друг друга сквозь стены.

Она протянула руку и кончиками пальцев коснулась его ноги. Медленно провела рукой по его телу, и звук был таким, как у ногтей, скребущих по классной доске. Это были стук и скрип, раздиравшие нервы. Его затрясло, но он продолжал танец.

Снова она прикоснулась к нему, и тема повторилась. И третий раз, с тем же результатом. Он успокоился, войдя в этот звук, понимая, что это часть их музыки, хотя та и была резкой. Дело было в ее напряженности.

Он встал перед ней на колени и положил руки на ее талию. Она медленно повернулась; звук при этом был как у ржавой металлической тарелки, катящейся по бетонному полу. Она продолжала вращаться, в звуке появились модуляции, он стал приобретать ритм. Он пульсировал, акценты в нем смещались, он был как бы производным их сердцебиений. Постепенно звуки стали мягче, лучше сочетаясь друг с другом. Когда Литавра стала вращаться быстрее, кожа ее покрылась потом. Затем, как по неосознанно воспринятому сигналу, он поднял ее в воздух и, когда они обнялись, полился водопад звуков. Она радостно болтала ногами, и это, в сочетании с громовыми басами протестующих мускулов его ног, родило последовательность летящих хроматизмов. Их громкость неудержимо нарастала, затем они постепенно стихли, когда ее ноги коснулись пола и они упали в объятья друг друга. Звуки что-то бормотали сами по себе, пока Барнум и Литавра баюкали друг друга, затаив дыхание.

- Теперь, по крайней мере, мы звучим гармонично, - прошептала Литавра, а симбиотик-синаптикон улавливал нервные импульсы в ее рту, ушах и языке, порожденные этими словами, и смешивал их с импульсами, возникавшими в ушах Барнума. Результатом был затухающий ряд арпеджио, строившийся вокруг каждого слова, эхо от которых долго звучало вокруг. Она засмеялась, услышав эти звуки; они были музыкой, хотя и лишенной украшений.

Музыка не прекращалась. Она все еще жила в пространстве вокруг них, собираясь в темные лужицы у их ног, и пульсируя на фоне их тяжелого дыхания исчезающим алегретто.

- Темнеет, - прошептала она, не решаясь громкими звуками бросить вызов мощи музыки. Когда Барнум поднял глаза, чтобы оглянуться вокруг, он увидел, как ее слова сплетаются в ткань вокруг его головы. Когда ее сердце уловило очертания темного на темном, темп чуть-чуть ускорился.

- Звуки обретают форму, - сказал Барнум. - Не бойся их. Это есть у тебя в мыслях.

- Я не уверена, что хочу так глубоко заглядывать в свои мысли.

Когда началась вторая часть, над их головами начали появляться звезды. Литавра лежала навзничь на поверхности, которая начала проседать под ней, наподобие песка или какой-то плотной жидкости. Она позволила ей облечь себе лопатки, а Барнум тем временем своими руками извлекал музыку из ее тела. Он обнаружил пригоршни чистых, колокольных тонов, которые не были обременены тембром и отзвуками, а существовали сами по себе. Коснувшись ее губами, он втянул в себя полный рот аккордов, и выдувал их один за другим, так что они, как пчелы, роились вокруг его бессмысленных слов, все время изменяя гармонии его голоса.

Она вытянула руки за головой и открыла рот, хватая руками песок, который был для нее на ощупь таким же настоящим, как и ее собственное тело. Вот здесь и была та сексуальность, которой искал Барнум. Она была бесстыдна и чувственна, как богиня индуистского пантеона, ее тело кричало, как кларнет диксиленда, и звуки достигали раскачивающихся над ними стволов деревьев и при столкновении друг с другом хлопали, как тряпки. Она, смеясь, подняла руки к лицу и следила за тем, как между кончиками пальцев проскакивают белые и голубые искры. Искры скакали к Барнуму, и там, где они попадали на него, появлялось сияние.

Вселенная, в которую они попали, была на редкость дружественной. Искры с рук Литавры прыгали в темное, облачное небо, и возвращались оттуда стрелами молний. Те были пугающи, но не страшны. Литавра знала, что они создания разума Бейли. Но ей они нравились. Когда над ней образовались смерчи, и, извиваясь, заплясали вокруг ее головы, ей понравилось и это.