Каждая секция бродит по своему запутанному пути, пока наши голоса не сливаются в один идеально чистый аккорд.
Мы едины с той печальной девушкой, такой далекой во времени и пространстве. Кучка белых девочек, нашедших их души.
Терри усмиряет нас, и мы переходим к следующей строке.
Как моя мама, которая продолжила идти, когда мой папа дал дёру. Она продолжает дышать, продолжает работать, раненная настолько сильно, что никогда не полюбит снова. И я смотрю в ее глаза, на ее рост, лицо, ее прыщики. Каждый день я тут, чтобы напомнить ей. Я зверь во плоти.
Девочки вокруг меня поют монотонно:
Мой голос находит выход из всеобщей гармонии. Одиноко. Одна маленькая рабыня ищет спасения.
Я не знаю, как мне спеть финальный припев. Я полна ее агонии. Мой голос прерывается, когда я пою:
Я рыдаю на последней ноте. Как и Терри. Как и Сара и девочки впереди меня. Все вытирают глаза. Финальный аккорд, пианино замирает. Руки Терри падают.
Ад кромешный.
Все толпятся вокруг меня. Обнимают. Трогают меня за руки. Хлопают по спине. Они аплодируют. Мне. Массовый беспрецедентный скачок теплых эмоций отражается на моем лице.
Терри пробирается через хор и крошечная, бросается на меня, гиганта.
— Почему ты не сказала, что умеешь так петь?
Я всхлипываю и вытираю глаза.
— Я — альт.
И тут я вижу ее. Мэдоу. Он стоит в дверном проеме. Ее лицо подходит по цвету к стенам за ее спиной в холле, бледно-зеленое.
— Что тут происходит?
Глава 3. Берем двоих
То, что Терри ответила потом, отскочило от моего мозга и не позволило мне осознать произошедшее.
Она прочищает горло и повторяет это еще раз.
— Мэдоу, я отдаю соло «Забери меня домой» Бет.
Я? Солист? Серьезно? Мои ноги подкашиваются. Я плюхаюсь на скамью позади меня.
— Но оно — моё. — Мэдоу впивается в деревянный дверной проем. — Вы не можете отдать его этому…
Отвратительному монстру. Ей не нужно произносить это вслух. Все итак знают, что она имеет в виду.
— Ты не можешь сбежать в ванную комнату, когда мы будем стоять на сцене в Лозанне.
— Не похоже на то, что я сделала это специально.
— Нам нужен солист для этого отрывка, милая. Ты старалась изо всех сил. Я знаю это. Бет может спеть. Ты слышала ее, не так ли?
Мэдоу топает ногой.
— Сдайся, Терри. Мы никогда не будем стоять на сцене в Лозанне.
Ее холодные слова окутывают помещение, потушив свет музыки, которую мы сводили среди ночи. Мы вспоминаем жалкие записи, которые предоставили.
Я не могу поверить, что Терри, наконец, сказала это Мэдоу. Меня тошнит от всего этого ребячества, но Мэдоу права. Слишком поздно. Сейчас это не имеет значения. Кажется, нам необходима эта часть выступления в Ванкувере. Пение есть пение. Я буду там солистом. Может быть, это путешествие не впишется в стандарты Мэдоу, и она бросит нас.
Мэдоу смотрит на меня.
— Я говорю, мы не будем петь этот тупой отрывок! Он мне не нравится.
— К сожалению, Мэдоу, я думаю, что он нам все еще нужен. — Терри становится на скамью для того, чтобы все девочки слышали ее. — Вы не должны верить этим словам, леди.
— Тише всем! — Леа запрыгивает на лавку и размахивает руками. — Послушайте. Тише.
— Я узнала кое-что об Олимпиаде хоров вчера.
Мертвая тишина.
Пожалуйста, хоть бы это было
— MP3-файл с нашим выступлением для прослушивания, который я отправила им, был испорченным. Им нужна новая копия. Я собиралась переотправить им нашу январскую запись, но была слишком занята сегодня и отложила это.
Кто-то визжит. Затем голос другой девочки. Становится шумно. Терри приходится кричать, чтобы быть услышанной.
— Как на счет того, чтобы мы собрались вместе в субботу и записали песню еще раз с Бет?
— Погодите. — Это Мэдоу. Она выглядит еще хуже, чем была до этого. — Кто расскажет об этом моей маме?
Я прибываю домой. Заплываю в дом. Проплываю мимо маминой комнаты, абсолютно озадаченная тем, что могу рассказать. Фрагмент «Забери меня домой» звучит в моей голове, когда я стучу в ее двери.
Я говорю ей, и она подпрыгивает.
— Ты будешь солисткой?