Спойлер: умрут все

Этот дом должен был стать первым в череде девятиэтажек нового микрорайона на окраине захолустного городка Млечь Тульской области. Увы, судьба распорядилась так, что он же оказался и последним. К закату Перестройки, надолго поставившем крест на расширении города, успели возвести восемь этажей из девяти. Советскую империю постиг крах, и один из её осколков влетел в девяностые, которые позже назовут лихими. Жизнь за зелёным забором, опоясывающем стройку, тоже закипела лихая. Техника разъехалась. Стройматериалы растащили. В брошенных вагончиках, медленно сжираемых ржавчиной, как лишаём, по ночам предавалась порочным удовольствиям алкашня. В рвах под фундаменты копился мусор, цвела вонючая болотистая грязь и квакали лягушки. А восьмиэтажная девятиэтажка денно и нощно буравила хмурым взглядом безотрадный пейзаж. Как единственный гнилой зуб в десне титана, умершего до начала времён и разлагающегося под тоннами хлама, упрямо попирала выцветшее небо и впитывала зловонные соки. Её блеклые, кажущиеся сырыми даже в летний зной стены не были замараны граффити. Бомжи обходили её стороной. И в ней пропадали дети.

Пятеро за пять лет. Может, и больше. Сколько пропавших детей из неблагополучных семей, коих в Млечи хватало, действительно подались в беспризорники? Кто знает. Конечно, милиция осматривала дом. Конечно, никого не нашла. Каждый школьник в городе знал, что дом не забирает взрослых. Но никто не знал, почему.

Среди ребят городская легенда обрастала деталями. Одни уверяли, что в подвале недодевятиэтажки сатанисты открыли врата в ад. Другие настаивали, что дом построен на разломе двух измерений. Третьи винили спрятанный в здании портал пришельцев, через который похищенных детей переправляют на секретную базу для зловещих экспериментов. Витька Пряник с пеной у рта доказывал, будто сам дом пожирает несчастных школьников, чтобы из их костей достроить отсутствующий девятый этаж. Обилие гипотез не помогало отыскать пропавших.

А ещё дом мерцал. Даня и сам видел. Дважды, краем глаза. Оба раза это случалось внезапно, когда он проходил мимо стройки. Как будто дом, словно в полуденной пустыне, окунался в дрожащее марево. Мерцал тем сильнее, чем упорней Даня старался не смотреть, пока, наконец, не начинало казаться, что поганочного цвета стены исчезают и появляются, исчезают и появляются… и с каждым возвращением в реальный мир дом меняется. Не просто становится выше — взмывает в небо, вспарывает облака и стремится дальше, в стратосферу, в космос. На сгущающейся черноте стен высыпают в беспорядке окна, будто дыры от сучков в сырой древесине. Казалось, этот необъятный чужеродный монолит буравит страдающую планету насквозь. В первый раз подробности ускользнули от внимания Дани — он сразу обернулся на диво, и дом мигом накинул на себя привычную личину угрюмого недостроя. Но в следующий раз Даня заметил достаточно. Наблюдал, пока не заболела голова. Пока не сделалось жутко. Тогда он убежал.

Вот в такой дом Толик и придумал заманить Сафрона.

План, которым он поделился с братьями, казался безупречным.

И как любой безупречный план, он пошёл наперекосяк.

***

В тот день Даня вывел для себя формулу: если дело началось через жопу, ею же всё и накроется. Будь он знаком с законом Мерфи, то, возможно, нашёл бы его формулировку более изящной. Возможно, нет.

(Толик: Сафрон идёт с тренировки по Фабричной. От перекрёстка Овражной и Фабричной до стройки ближе всего)

Здесь всё было гладко. В урочный час в начале пролегающей через частный сектор улицы показался Сафрон со спортивной сумкой на плече. Он нарочно поднимал клубы пыли, словно пинал невидимый мяч.

(Толик: Ты, Данька, обзовёшь его покрепче и сразу тикай.

Даня: А чего я?

Толик: Ты бегаешь быстрее всех. Главное, покажи ему чётки)

«Я такой: ˝Сафрон, гля, чё есть! Это тебе жених подарил?˝ — и достаю чётки, и дёру», — репетировал Даня, поджидая за фонарным столбом. Но когда Сафрон, заметив его, присвистнул и ускорил шаг, Даня сумел выдавить только блеющее: «Э-эй!». Сафрон осклабился ему, как старому другу, взмахом сумки задал себе новое направление и попёр навстречу.

«Блин!». Голову и желудок Дани окатило кипятком, но отступать было поздно. Он высоко вскинул кулак, сквозь пальцы которого свисали чётки. Глаза Сафрона, серые, как поднимаемая им пыль, и вечно глумливые, расширились. Нечто похожее на ликование промелькнуло на его пухлом лице.

— Оба-на… — начал Сафрон. Даня развернулся и дёрнул прочь.

Как и предвидел Толик, Сафрон рванул следом. Практически сразу Даня убедился, что топот преследователя не отстаёт.

(Бежишь дворами к забору, где секция выломана. Мы с Саней расширим лаз)

Ближе и ближе. Закусив губу, Даня поднажал, как мог. В кулаке, сжимающем чётки, зачавкало от пота.

— Стой! — ревело позади.