Спойлер: умрут все

За гаражом произошли изменения. Пятна ржавчины на стене разрослись и стали похожи на взъерошенных скособоченных чертей, говном воняло крепче. От кошки остались расколотые косточки да ухмыляющийся черепок. Рядом со скелетом, привалившись к пластиковому ящику, сидел голубь — перья повылезли, глаза будто варёные, с капельками грязного гноя. Словно птица плакала просроченной сгущёнкой. Голубь открывал и закрывал клюв. Движение было монотонным, как у заводной куклы. Голубь издыхал.

***

После раны, нанесённой вероломной Дашкой в страдающее сердце, Никитка обходил сквер за квартал. Седого он встретил случайно. Дёрганой походкой, точно на ногах разной длины, тот шпарил по Гороховой, налетая на прохожих и вызывая их справедливое возмущение. Никитке пришлось пробежаться, чтобы его догнать.

— Далековато вы… ты… — пропыхтел он, едва поспевая за Седым, — забрались.

— А, — то ли согласился, то ли поприветствовал Седой, не сбавляя шаг. Никитку такой игнор покоробил.

— Я всё нормально сделал? — Похоже, нет. Выглядел Седой — краше в гроб кладут. Язва на губе засохла, но на носу расцвела её младшая сестра. Кожа шелушилась на лице и скулах, отслаивалась крупными, в полногтя, чешуйками, словно старая краска. Ногти на левой руке были сгрызены до мяса и посинели до густо-сливового. Шлейф невыносимой вони тянулся за гостем из будущего — нутряной, сладковато-едкий, будто от кучи гнилых яблок с тухлой рыбой вперемешку.

— Нормально. Да только зря. — Седой мазнул по Никитке беглым взглядом. Левый глаз Седого дёргался. В уголке правого, алого от крови, как у невыспавшегося вампира, желтел гной. Никитка вспомнил голубя, подыхающего за гаражами.

— Этого оказалось недостаточно, — продолжил Седой, смягчаясь. — Она стала слишком сильна. Запредельно!

Проходящая мимо тётка в мышиного цвета пальто подозрительно покосилась на них и прибавила шаг.

— Оки, — с обречённой готовностью кивнул Никитка. — Какой наш новый план?

— Никакой. — Седой снова смотрел перед собой. Сосредоточенный, он походил на капитана, ведущего корабль навстречу буре. В его голосе, шагах и жестах безошибочно угадывалась даже не решимость — одержимость. А ещё тревога. Близкая к панике. — Я разберусь сам. Иди домой.

— В смысле, сам?

— Времени нет, — отмахнулся Седой. Его куртка, вся в пятнах от ожогов, хлестала по спине — чуть-чуть, и он взлетит, как на продранных перепончатых крыльях.

— Не, ты объясни, что да как! Я слушал, запоминал все твои задания, а ты теперь в сторону?

Седой резко остановился. Не ожидавший этого Никитка врезался ему в бедро. Запах бомжатни шибанул в нос — аж слёзы навернулись. Седой застонал от боли.

— Послушай, — произнёс он, опуская ладонь на плечо Никитки. Никитка отшатнулся — не хватало ещё подцепить какую заразу от будущего себя. Может, даже не известную пока науке. Рука Седого держала цепко, и даже сквозь курточку Никитка чувствовал, какая она ледяная — пробирало до костей.

— Послушай, — повторил Седой. У него и изо рта несло, словно он жевал грязные трусы. — Оленька… Разломы… они тоже из-за неё. Из-за её Книги.

— Ясней не стало, — ответил Никитка, стараясь дышать реже.

— Удержишь ли ты её или нет, неважно. Всё оказалось неважно. Всё ведёт к апокалипсису, Никит.

— Гонишь?!

Теперь на них обернулся старичок с козлиной бородкой, семенивший вдоль поребрика.

— Из-за того, что она прочитала какую-то книгу?! Типа, «Некрономикон» или чего?

— Не прочитала! — скривился Седой. Его зубы превратились в серые сточенные пеньки. Будто поганки проклюнулись из грязи. — Она её написала! Это хуже всякого «Некрономикона» в миллион раз! «Некрономикон» — выдумка! А Книга…

Он взглянул на часы. «Стабилизатор», — мысленно поправил себя Никитка. Холод, просачивающийся из ладони Седого, казалось, сковал всё его тело.

— У меня двадцать две минуты. — Седой опять сморщился. — Успею. Иди домой, Никит. Всё будет хорошо. Я позабочусь.

— Успеешь что? — Никитка погнался за продолжившим путь Седым. — Что «хорошо»?! Ты чего затеял?

Ответ Седого он осознал не сразу — его сознание будто споткнулось.

Седой сказал:

— Я её убью.

— Погоди! Стой! — Никитка попробовал поймать его за куртку, но та выскользнула из пальцев, оставив на кончиках жирную слизь. Подушечки пальцев защипало. — Так нельзя! Она же ничего не сделала!

— Миллиарды погибнут. — Седой не оглядывался. — В ужасных мучениях. Нас осталось от силы сотня. И мы порой завидуем мёртвым.

— Она… ребёнок! Это убийство! Ты же… ты ж её любил!

— Такова цена. — Голос Седого сбился. — Знал бы ты, до чего мне больно. Как же больно!

Никитка отстал. Сгорбленная спина Седого стремительно удалялась. Ещё немного — и скроется в толпе.

Тогда, повинуясь неосознанному порыву, Никитка ткнул в сторону нескладной фигуры пальцем и заорал:

— Педофил!

В текущей по тротуару людской реке возникло смятение — словно в запруду угодила. Одна за другой поворачивались на крик встревоженные головы.

— Он меня лапал! — махал рукой Никитка. — Держите педофила!