Спокойно, Маша, я Дубровский!

– Посмотри на эту дамочку! Глянь, какая у нее осанка! Больно смотреть! – обрадованный Курилыч ткнул товарища в бок острым локтем, после чего Кондратычу стало больно не только смотреть, но и дышать. – Перекошенная вся, как колодезный журавель! Плечи одно другого ниже, бедра – одно другого шире! Гос-с-споди-и-и! Это что же за болезнь у нее такая, а, Кондратыч? Сколиоз, наверное, а еще что? Радикулит, что ли? Или бурсит? Вишь, тазобедренный сустав у ей раздуло, на ходу массирует его, бедная!

– Идет-качается! И дергается, дергается! – подслеповато щурясь, подхватил Кондратыч, заражаясь от приятеля неблагородным злорадством. – Видать, нервишки-то ни к черту!

– А ты говоришь – богачам хорошо живется! – удовлетворенно констатировал Курилыч и шлепнул на лавочку пикового валета.

Кондратыч с готовностью побил его королем, и старые друзья продолжили увлекательную игру.

Когда ближе к вечеру азартным старикам пришлось давать свидетельские показания, они вспомнили только одного человека, который вышел из подъезда дома номер тридцать пять по Нововасильевской улице в интересующий следствие период времени. Лица неизвестной персоны женского пола близорукие дедушки Кондратыч и Курилыч не разглядели, одежду ее не запомнили, но с удовольствием поделились с операми своим аргументированным мнением о тяжких хворях неизвестной гражданки.

Следствие, ориентированное на поиски кривобокой ревматички с отчетливо асимметричным тазом и выраженным нервным тиком, устремилось по ложному пути.

18

Для секретного и важного телефонного разговора с консьержем я уединилась в первой попавшейся телефонной будке. Сама по себе она была абсолютно нефункциональной и играла роль малоценного памятника городского зодчества конца прошлого века. Облупившийся «шкафчик» телефонного аппарата не имел ни трубки, ни шнура, ни даже диска и выглядел помятым цельнометаллическим бруском, которому было бы самое место в закромах вторчермета. Однако пыльные стекла кабины сохранились в целости и обеспечили должную звукоизоляцию – мой собеседник не должен был услышать шума снующих по улице машин и шагов пешеходов.

На чужой «симке» нашелся номерок с пометкой «И-З Хол». Я понадеялась на то, что «И-З» – это не кто-нибудь, а именно «Илья Захарович». И что «хол» – это неправильно написанное слово «холл», а не сокращение от «холодный» или «холостой»: все-таки, был определенный риск нарваться на постороннего «дусю», классифицированного хищной Дашенькой по степени доступности. Ничего более похожего на номер консьержа я не нашла, но, к счастью, не ошиблась в своих расчетах.

Уже вызывая привратницкую, я мысленно извинилась перед Дашенькой за то, что прежде определяла ее своеобразную манеру говорить как чистой воды выпендреж. Обладай госпожа Павелецкая звонким голосом запевалы детско-юношеского хора, мне бы нипочем не удалось выдать себя за нее. А вот эротичный хрипловатый шепот я сымитировала без труда. Плюс к тому, вспомнив любимое присловие Дашеньки, я пару раз мило назвала Илью Захаровича «дусей» (как сказал бы Макс Смеловский – «для пущей аутентичности»).

Тактика сработала! Консьерж не усомнился в том, что беседовал с Дарьей Михайловной. Моими трудами мы с Зямой получили алиби!

Совершив этот подвиг разведчика, я сказала себе, что теперь самое время тихо и незаметно удалиться.

– Как говорил персонаж Папанова из «Бриллиантовой руки»: «Сделаем усе без шума и пыли!» – одобрил мои планы повеселевший внутренний голос.

Спрятав в карман мобильник, я вышла из кабины, и в нее тут же заскочил какой-то суетливый юноша. Наверное, он очень удивился, увидев перед собой безнадежно мертвый телефонный автомат, потому что спустя пару секунд я вновь услышала позади себя хлопок тяжелой двери и призывный крик:

– Девушка, а, девушка! Как же вы говорили?!

– Молча! – не оглянувшись, гаркнула я, после чего удивление любознательного юноши достигло стадии частичного паралича.

Отойдя на пяток метров, я обернулась и увидела, что ротозей стоит как вкопанный, чешет в затылке и неотрывно смотрит мне вслед. Это мне совсем не понравилось. Хотелось ведь без шума и пыли...

– В чем дело? – грубо рявкнула я, не зная, как отделаться от приставалы. – Вам позвонить надо? А я тут при чем?

– Так ведь телефона нет! – обиделся он.

– А я вам его рожу?! – совсем озверела я.

Зря, конечно! Хамство наказуемо.

Сердито всплеснув руками, я забыла придерживать на бедре бутыль из-под «Ключевой»-поломойной. Полуторалитровая пластиковая емкость вывалилась у меня из-под юбки и бухнулась на тротуар. Грохот при этом раздался просто удивительный для такого легкого предмета, и со стороны все происходящее должно было иметь большое комическое сходство со стремительными родами. Юноша отмер и обидно заржал, сложившись пополам. Я в бешенстве как следует пнула новорожденную бутыль – и понеслось!