Спокойных не будет

«Мамочка, здравствуй, моя родная! Пишу я тебе среди ночи — дежурю у печки, чтобы она не потухла. Говорю тебе сразу, чтобы ты не тревожилась: живу я, мама, хорошо. Работа у меня не тяжелая, моих сил на нее хватает. Люди, с которыми я живу, все очень хорошие, простые. Они меня все любят, помогают во всем. И питание у нас хорошее, много мяса, много разных фруктов — ведь здесь тайга, большая стройка, и сюда присылают все в первую очередь. Я, мама, зря времени не теряю, готовлюсь. Осенью еще раз попробую поступить в институт. А тебя, мама, я прошу об одном, нет, я тебе приказываю: не ходи ни к кому убирать квартиры, мыть полы или стирать, хватит тебе одной работы в котельной. Я буду присылать тебе все деньги, какие заработаю здесь, тратить их тут некуда. Пожалуйста, мамочка! И Наташку одевай получше; она ведь девочка, чтобы не хуже других была одета... Я думаю, мама, копить деньги на квартиру, может быть, удастся выползти из нашего подвала, если к тому времени не дадут тебе новую... Мама, я ужасно соскучился по тебе и по Наташке. Я очень тебя люблю, мама, сил моих нет!.. Но... прочь сентиментальность! Она расслабляет волю к победе. Позвольте Вам, герцогиня, пожелать доброй ночи. Меня ждут дела государства! Ваш сын Леонид...»

Я разбудил его:

— Леня, ложись на кровать. Я посижу у печки, моя очередь.

Он проснулся и, не раскрывая глаз, стащил с ног валенки, повалился на постель, подтянув колени к подбородку, и накрылся одеялом с головой. Я собрал его тетради, книги, письмо, сложил все это в стопочку. Потом сел к печке, один среди спящих. В сущности, всем время от времени свойственно чувство одиночества — в большей или меньшей степени. Одинок Леня, когда он остается наедине с самим собой — вдали от матери, от сестренки. Наверняка одинока Женя, находясь в своей комнате, одна, со своими чувствами и мыслями. Я, пожалуй, чаще всего бываю одиноким. Чувство одиночества укрепляет во мне веру в людей, во что-то высокое, к чему я — пусть неосознанно — стремлюсь, как все люди. Оно очищает душу от накипи, от зла, от несвойственных человеческому духу инстинктов, ибо оно мудро...

12

ЖЕНЯ. Занятия окончились поздно, я почувствовала утомление. Всегда с приближением весны я заметно уставала, точно на плечи мне клали тяжкий груз и я покорно несла его. И вообще, я как-то притихла, погрустнела, и реснички на глазах уныло повисли и уже не взлетали, загнутые, дерзко и озорно. Озорство просыпалось лишь изредка, вихревыми вспышками.

Это озорство звенело во мне счастьем непокорности, а в руки вкладывало меч, которым я разила направо и налево,— мысли вырывались, подобно молниям, острые и беспощадные, и ребята удивлялись, наблюдая за мной, побаивались меткого словца, брошенного небрежно, со смешком. Но вихри проносились мимо, все реже захватывая меня, и молнии не сверкали. Я как будто угасала. Хотя и не теряла надежды, я ждала «эпоху возрождения», упорно веря: все прежнее перегорит, и начнется настоящее мое обновление...

Сейчас же во мне одно лишь ощущение усталости. Быстро доберусь до дома, решила я, и лягу в постель. Я сразу затосковала, подумав о своей постели, теплой, чистой, святой. Я отказалась идти с Эльвирой Защаблиной даже до метро. Она и в веселые-то минуты раздражала своим пристрастием к моде, к тряпкам, к женихам. Милая Эльвира, мне бы твои заботы! Это ужасно, когда человек беспокоится только о своем благополучии, не позволяя себе даже подумать о том, что делается в сердце другого человека.

Но Эльвира не могла отпустить меня «безнаказанно». Уже в дверях она догнала меня, подхватила под руку, задержав:

— Я тебя провожу.