- Господа! - Федор Гаврилович, отец Викентия, в смятении ходил по маленькому зальцу. - Я землемер и с полной ответственностью могу утверждать, что все условия "Положений" направлены на одно - откровенный грабеж крестьянина. За землю, на которой сидели его деды и прадеды, которая, несомненно, принадлежит ему так же, как воздух, которым он дышит, с него будут драть деньги. И какие! Я тут подсчитал: каждая десятина земли обойдется ему, в конечном счете, раза в три, а то и четыре дороже ее нынешней стоимости. И грозит растянуться мучительный для него процесс на время прямо-таки неопределенное. А все размежевания, отрезки и прирезки земель - об этом страшно подумать. Я слишком хорошо знаю наших господ помещиков и представляю, какая поднимется вакханалия на этой почве! Поверьте, они сделают все возможное и невозможное, чтобы объегорить мужичка, зажать его так, чтобы он сам пришел на поклон к барину. Нет, господа, это какой-то ужас! Не представляю, как крестьяне примут такую волю.
- А они, - осмелился Гошка вставить свое слово, - похоже, не очень-то и принимают ее...
- То есть? - обернулся Федор Гаврилович.
- Кажется, не верят, что объявленное - от царя.
Гошка рассказал о разговоре возле церкви.
- Совершенно верно, - подтвердил Викентий. - Я сам был свидетелем этой сцены.
- Но это нелепо! - пожал плечами Федор Гаврилович. - И опасно. Ибо неизвестно, куда такое убеждение может привести.
- К бунту, неповиновению властям... - сказал один из молодых людей. К чему еще?
Очень скоро пришло тревожное известие: бунт в самом Спасском уезде. Вышли из повиновения крестьяне одного из крупнейших помещиков Мусина-Пушкина.
Никакая сила не могла удержать Викентия дома. Одевшись в простонародное платье, не то приказчиков, не то мастеровых, Викентий с Гошкой отправились пешком, благо расстояние невелико, в село Бездна, где разворачивались основные события.
Повстречался знакомый Викентию управляющий имением здешней помещицы Александры Петровны Ермиловой. Появление в здешних местах и маскарад не одобрил:
- Напрасно изволите сюда.
- Отчего?
- Бунт. Форменная пугачевщина.
- Неужто?
- Поверьте. Приехал вечером в Кокрять, имение помещика Наумова. Возле конторы - толпа, шум, гам, толкотня. Знаете ли, какое-то зверское ухарство на лицах. Спрашиваю: в чем дело? Объясняют: сходка о том, как делить барскую рожь и как молотить барскую кладь. А разговоры вокруг: резать, вешать, рубить дворян топорами. Ужас. Волосы дыбом встают! А все отчего? В Бездне какой-то старовер Антон Петров в "Положении" будто бы доискался истинной воли, которую до него, хоть и видели, но никто понять не мог. В "Положении", где напечатан образец уставной грамоты, написано: дворовых "00", крестьян - "00", земли - "00" и тому подобное. Вот эти-то нули Антон Петров и растолковал как истинную волю. Как вам это понравится? И вот теперь, глядя на нулики, он читает без запинки: "Помещику земли - горы да долы, овраги да дороги, и песок да камыш, лесу им ни прута. Переступит он шаг со своей земли - гони добрым словом, не послушался - секи ему голову, получишь от царя награду". Мало того, объявляет, что свободны, дескать, мол, уже два года: с десятой ревизии и за утайку воли с помещиков надо взыскать... Каково, а? Не обессудьте, спешу. Трогай, Сидор!
Чем ближе к Бездне, тем более народу. В самом селе многотысячное скопище крестьян. Толкутся, сидят, едят, пьют, разговаривают, спорят, иногда друг друга за грудки хватают.
- Вот, - заметил Викентий, - оттого войска и жандармы. Кажись, спичку брось - бей, мол, помещиков, - полыхнет всероссийским пожаром новая пугачевщина. Ее и боятся царь и его правительство, и более всего помещики. Интересно бы поговорить с этим Антоном Петровым. Давай-ка попытаемся пробиться.
Дело оказалось мудреным. Изба была окружена плотной толпой и охранялась. Начальство никакое к Антону Петрову не допускали: он не велел. Викентий с Гошкой затесались в группу симбирских крестьян - слово за слово, будто свои, - и помаленьку все ближе к избе. Спрашивали местные:
- Откуда будете?
- Симбирские. Правду хотим знать про истинную чистую волю. Послушаем - другим расскажем. Не одним вам волею владеть, верно?
- Верно, - соглашались местные мужики. - Идите, православные, да не притомляйте Антона нашего, какую ночь не спит, все волю народу читает...
- Да уж не сомневайтесь. Не без понятия. Нам главное что? Волю послушать, а там и пойдем. Нас дома незнамо как ждут.
Викентий с Гошкой вместе с симбирскими мужиками протиснулись в избу. Там крестьянин, лет тридцати, худой, бледный, видать, и вправду не спавший много ночей, воздев лихорадочные, запавшие очи горе, скороговоркой бормотал:
- Станут вас стращать войском, не бойтесь, никто не смеет бить народ без царского приказа. А если дворяне подкупят и будут в вас стрелять, то и вы рубите топорами тех царских ослушников!
Мужики слушали Антона Петрова внимательно, с верой. Викентий и Гошка - со смешанным чувством жалости и страха.
- Что из этого всего получится? - спросил Гошка, когда они выбрались из избы и толпы, окружавшей ее.