Сполохи (Часть 1)

- Опять челобитья братьям писал, князь Михайло? - резко спросил он, и рука Львова, тянувшаяся к посудине, застыла.

- А что? - хмуро ответил стольник. - Писал. В твоей обители неграмотных иноков, что ворон в поле.

- О чем? - допытывался настоятель.

- По моему веданью писал, владыко, - вмешался Герасим. - В грамоте братия спрашивала у Никона, свершать ли молебны по порядку установившемуся. Худого в том ничего нет. Челобитье чрез мои руки прошло...

И снова архимандрит не оборвал Фирсова: умен старец, и малая отписка мимо него не уйдет за ворота... Но братия-то какова! Патриарху пишут, минуя настоятеля. Он стиснул подручки кресла, сощурился.

- Виновных за самовольство накажу. И тебя бы надо, Герасим, да правду молвишь, потому молчу...

Герасим с трудом поднялся, склонился, касаясь лбом блюда со студнем.

- Благодетель наш, не осердись, не емли на сердце... - покачнулся, едва не упал под стол. Исайя его подхватил, кое-как усадил на лавку.

А князь Львов, добравшись до пива, говорил:

- Хоша и воспретил Никон дроженики да питье хмельное держать, а пусть себе негодует. Без хмелю жизни нету, от скуки в вашем монастыре, яко муха, подохнешь. А извету не боись, отец Илья. Кто и наклепает, тому едино веры на Москве не будет. Не верит она, матушка, слезам-то. - Князь отхлебнул из братины, подмигнул архимандриту.

- А, видно, люб ты Никону, отец Илья, коли он два лета назад не изринул тебя из обители.

Лицо настоятеля покрылось красными пятнами. Стольник же, хрупая малосольным огурчиком, уставился на Неронова.

- Так-то, Ивашка... Был на отца Илью извет от соловецкого же старца Сергия, и уж думали - карачун Илье... Ан нет! - Львов показал кривые зубы. - Замяли дело, воеводу архангельского вкупе с дьяком, кои прикатили суд творить, шугнули отседа... Я, брат, все-о-о знаю... На том государю служил!

- Истинно так! - невпопад брякнул Герасим.

Архимандрит с досадой метнул взгляд на советника, но взял себя в руки, сдержался.

- Дослужился, - ехидно бросил он князю. - Я-то на месте, а ты вот у меня в ссылке.

Князь откинулся к стене, ударился головой.

- Не-е, - проговорил он, поглаживая затылок, - я у тебя гость, вино твое пью, брашно1 ем, и смирять меня не дадено тебе...

Тут опять встрял Герасим:

- Старцы за тебя горой, владыко. Соловецкого подворья в Москве строитель Матвей зело2 поносил Никона и по ём злословил, обиды твои обороняя.

Отец Илья кисло улыбнулся. И то ладно, что Львов умолкнул. Недобро, что Неронов слышал князя, недобро: еще возьмет в ум, будто и впрямь люб патриарху соловецкий архимандрит. Чтобы выйти как-то из неловкого положения, он проговорил:

- Старца Матвея довольно знаю. И хоть велел Никон унять его и от причастия отлучить, того не свершил. Верных слуг своих не гоню.

- Погоди, еще возьмется за тебя патриарх, - не унимался князь: он был уже изрядно пьян. - Меня тож лягнул. И как! Государь не спас. А теперь Никон сам великим государем нарекся... Духовным мечом, вишь, володеет.

Опершись ладонями о стол, он поднялся.

- Никон речет: "Христос повелел апостолам вязать и решать, но архиереи - апостоловы преемники суть. А коли венчает царя на царство архиерей, то и запретить он его мо-ожет... Священство от бога есте, от священства же царства помазуются..." И ныне Никон-то - святейший патриарх всея Руси, великий государь! Возьми-ка его... - Львов вытянул правую руку, негнущиеся пальцы сложил в кукиш и, поведя мутным взором, заключил: - Един конец крушить надобе Никона, святые отцы... Замыслы ваши сердцем ведаю. Только без бояр с патриархом вам н-не совладать...

Он пошатнулся, вцепился в скатерть и рухнул на лавку.

- Истину глаголит князь, - молвил Фирсов, стараясь подпереть щеку кулаком, однако локоть скользил по столу, - смущать народ надо, другие обители подымать, владыко...

Настоятель с брезгливостью глядел на спящего стольника. Затем повернулся к Неронову, от которого хотел услышать то, ради чего был приглашен протопоп на пиршество. Ежели согласится Неронов восстать с ним, быть по сему, нет - повременить придется. Свою голову подставлять под удар - не в обычаях отца Ильи. При случае Нероновым и прикрыться можно...

Взгляд отца Иоанна обжег настоятеля.

- На Москве патриарх схватил старца соловецкого и мучил его в будни и в красные дни, повелел бить плетьми немилосердно, - проговорил он, не отводя глаз от архимандрита. - Пошто же ты, отец Илья, глумишься над праведником, схимником анзерским Елизарием?

Настоятель угрюмо теребил цепь нагрудного креста. Эка, куда занесло бывшего протопопа - о старцах печется. Кто мог наклепать ему?.. Герасим?.. А может, Савватий?..

- Негоже так, - продолжал отец Иоанн, - людей любить надо.

Он встал, скрестив руки, обхватил пальцами плечи.

- Патриарх-мучитель творит над служителями церкви поругание: одних расстригает, других проклинает. Быть у него в послушании без прекословия дело беззаконное. Он хочет, чтобы мы у него прощенья просили... Пусть же он у нас просит!

Отец Илья не ожидал такого исхода. Он растерянно взглянул на Фирсова, но тот дремал.

- Прости, отец Илья, - проговорил Неронов, - устал я с дороги, отдохнуть надобе.