Сполохи (Часть 1)

Едва затворилась дверь за старцем, архимандрит достал из поставца2 инкрустированный корельским жемчугом ларец с регалиями, открыл его, но, подумав, тихо опустил крышку: "Ни к чему рядиться. Оболокусь просто, пущай мыслит обо мне Иван Неронов гораздо... Кабы с Иваном сговориться, берегись тогда Никон. Разум у Неронова тонкий, далеко зрит протопоп. Обитель же Соловецкая сильна монасями, многие меня в борьбе поддержат... - Сухие пальцы архимандрита сжались в кулак. - Все бы воедино столочь да супротив патриарха двинуть! Небось другие монастыри выступили б. Неронов - хоругвь! Покажем тебе, патриарх-выскочка, как от Соловецкой обители царя заслонять, как поучать нас, словно робят малых. Горд и заносчив Никон. На сих изъянах патриарших и надобно игру заводить... А вдруг не тем стал Неронов да что другое замыслил?.. Пощупаем, попытаем!"

Глядя на соборные купола с осьмиконечными золочеными крестами, Бориска запрокинул голову, чуть шапку в воду не уронил. Колокольня церковная взметнулась в поднебесье яркой маковкой, стены храмов режут глаза белизной, а ниже тянется серая, из дикого камня сложенная крепостная ограда с черными узкими бойницами. Торчат из тех бойниц рыла пушек, иногда сверкнет лезвие бердыша - то редкие караульные прохаживаются за стеной.

Перед Кремлем - вакорник3, в нем народ толчется. Орут надрывно чайки: с лодьи выгружают в рогожные мешки свежую селедку, и птицы накидываются, не опасаясь людей, хватают рыбу - гомон, хоть уши затыкай.

Вон не то дворянин, не то купчина идет в старой бархатной мурмолке1, сам рыжий, и кафтан на нем ржавого цвета. Следом плетется холоп, за спиной мешок тащит. В мешке возится и визжит поросенок. Холопу неловко, надоел ему кабанчик, и он незаметно для хозяйского глаза тычет кулаком в мешок.

Богомольцы кто с лодей на берег, кто на лодьи перебираются: одни поклонились мощам святых угодников, другие только прибыли. Пестрят сукманы2, зипуны, кафтаны; говор громкий, толчея.

По обе стороны Святых ворот сидят нищие, милостыню просят, поданные деньги торопливо прячут в лохмотья.

Окованные железными полосами ворота распахнуты, и через них виден двор с дорожками из каменных плит. Перед воротами тоже плиты, в них лужи от ночного дождя.

Здоровенный монах, при сабле, тянет со двора нищего. Подтащил к выходу, приподнял убогого и дал ему пинка под зад. Тот пал прямо в лужу. К нему подскочили другие нищие, начали таскать за волосье, совать носом в камни.

- За что его этак-то? - спросил Бориска у случившегося рядом чернеца Евсея.

Тот пожал плечами.

- Должно, за богохульство или украл что...

- А свои-то пошто лупят?

- Кто их знает. Боятся небось, как бы и их не погнали.

Лодью качнуло. Пыхтя и сопя, взобрался на нее грузный монах сизоносый, до самых глаз заросший седым волосом, куколь3 сбился на брови. Старца поддерживал под локоть желтоволосый вертлявый парень в красной рубахе и лаптях.

На лодью взошли еще трое монахов, молодые, строгие. Толстый чернец, часто мигая медвежьими глазками, огляделся, потом двинулся прямо к Власию. Отец Иоанн выступил вперед, поднял руку для благословения. Он знал, что не имеет права так поступать - ведь Никон лишил его свйщеннического сана, - но монах ошибся, и надо было спасать положение. Одного боялся отец Иоанн: вдруг не пойдет толстяк под благословение.

Чернец сообразил, что допустил промашку, круто повернулся, отчего лодья снова качнулась, закряхтел, земно поклонился отцу Иоанну. У того вырвался вздох облегчения. Подняться монаху помогли все тот же вертлявый парень и чернецы.

- Как спасение соловецкой обители архимандрита Ильи?

Чернец отдышался, поправил куколь, пригладил бороду.

- Слава богу, твоими молитвами. - Он сплел пухлые пальцы на животе. Гость дорогой, преподобный отец Иоанн, вся обитель соловецкая кланяется тебе и скорбит за муки, тобою претерпенные.

Отец Иоанн склонил непокрытую голову.

- И хоша ты ноне без скуфьи, - продолжал старец, - по-прежнему чтит тебя братия. Настоятель с радостью великою ожидает твоего прихода. Однако, прибыв нежданно, пожди мало, ибо должны встренуть тя с достойными почестями...

Отец Иоанн поднял ладонь, спеша остановить монаха.

- Постой! Как имя твое, преподобный?

- Савватием зовусь.

- Отправь кого-нибудь, брат Савватий, передать архимандриту, что оказался я тут не почестей для. Хочу тихо помолиться в древнем храме Зосимовой обители, неоскверненной никонианами. Сполни мою просьбу.

Старец Савватий некоторое время соображал, затем подозвал одного из сопровождавших его иноков:

- Корней, поди скоро, обскажи отцу Илье просьбу мученика.

Чернец поклонился, подобрал полы подрясника и легко перемахнул через борт. Бориске показалось, что шибко походил этот Корней на его старшего братуху Корнилку: и глаза вострые, и волос темен, курчавист, и нос тонок, как на образе. Уж не он ли?

Хотел было парень пуститься вдогонку за чернецом, но отец Иоанн поманил его к себе.

- Встань подле меня, Еориска. Зри, брат Савватий, моих друзей верных. Вот Власий, а это Евсей. Не бросили в беде отца своего духовного и лишения со мной делили.