Теперь несколько слов о постмедитационной картине художника А. Дьячкова (см. рис. 5). Перед нами высеченный в скале рыцарский замок, затерявшийся где-то в палестинских пустынях. Дорога, занесённая песком на подступах к замку, — это путь к сознанию, окаменевшему в своём стремлении устоять, сохранить свои застывшие смыслы, устремлённые вверх, как в готике. Там — внутри замка должны быть коридоры, переходы, подвалы, подземелья сознания. Здесь вспоминается Тереза Авильская, запечатлевшая свой мистический опыт в труде Внутренний замок. И замок этот удивительно похож на нашу попытку задать Эго человека двумерной функцией распределения. Правда, не гладкой, имеющей чёткую систему предпочтений. А горящий обруч — это спонтанность, пытающаяся прорваться сквозь окаменелость[149]
. Это та же спонтанность, что в медитационных протоколах оказалась запечатлённой через образ крыльев.§ 8. Как возможна трансценденция личности?
Я чувствую, что идеи творчества я здоровой, самоактуализированной, очеловеченной личности должны всё более и более сближаться к, возможно, должны оказаться одним и тем же.
Слово
Правда, стремление к трансценденции — радикальному выходу из той ограниченности сознания, которая в какой-то момент исторического развития может стать нестерпимой, угрожающей самому бытию человека, наверное, всегда было присуще человеку. Разными путями решал человек эту проблему. Именно на этом пути рождались новые религии или возникали брожения в старых. Вспомним здесь и о возникновении самого христианства, а позднее и мусульманства, вспомним и о социально-религиозных войнах, терзавших веками Европу, и о множестве эзотерических движений, теперь часто объединяемых под общим термином
Наша модель, несколько схематизируя, позволяет посмотреть с единых позиций на всё многообразие путей трансценденции.
(1) Овладение воображением, наверное, было первым актом трансценденции. Человек стал таким, какой он есть, с того момента, когда у него появилось воображение[150]
. Воображение — это путь к творчеству, путь к раскрытию смыслов. Через воображение человеку открылось фундаментальное: видение пространства (рис. 1; 6), понимание числа, овладение логикой и языком. Процесс раскрытия фундаментального в какой-то степени, кажется, продолжается и в наши дни. Почти на наших глазах человек всё же понял что-то о природе случайного и понял что-то совсем труднопонимаемое о пространстве и времени. Сейчас мы, по-видимому, готовимся к тому, чтобы понять природу спонтанности. Ещё гностики удивительным образом осознали то, что смыслы — какие-то совсем глубокие смыслы — могут быть свёрнуты в тексты, а раскрытие их может трансцендировать человека. Вот какими словами начинается апокрифическое Евангелие от Фомы [Трофимова, 1979]:Тот, кто обретёт истолкование этих слов, не вкусит смерти (с. 160).
Но здесь обнаруживается один из парадоксов наших дней. Наука, в дни её всемогущества, начинает выступать скорее всего как средство овладения миром [Nalimov, 1981], а не как средство раскрытия фундаментального. Самый большой упрёк нашей культуре в том, что её наука оказалась не в состоянии впитать в себя то запредельное, с которым соприкоснулась. В лице экзистенциализма философия даже восстала против науки.