Спор о варягах

Миллеров в истории русской археологии и филологии было несколько. Этот — первый. Он происходит не от английских Миллеров, а от немецких Мюллеров, фамилия которых просто на ранних этапах передавалась на русском так же (происхождение то же, от слова 'мельник'). Историк России С. М. Соловьев (1854) и историограф Академии наук ак. Пекарский (1870-1873) так и пишут его фамилию с исправлением: Мюллер. Исправление не привилось. Этот первый Миллер, Герард Фридрих (в России Федор Иванович), был еще чистым немцем, не обрусевшим, как его нынешние потомки и однофамильцы. Но он стал крупным ученым именно в России (он не был приглашенным специалистом), и именно русским ученым (не просто немцем на русской службе). Дело в том, что он прибыл в Россию не маститым ученым, а безвестным юношей по собственому почину, в поисках работы. И остался на всю жизнь.

Заслуги его перед русской наукой колоссальны (ВйзсМпд 1785; Биографии 1821; Пекарский 1870: 332-334; Соловьев 1854; Каменский 1996; Бахрушин 1999; Дворниченко 2006; Тишкин и Крымская 2006; Тихонов 2006; и др.). Но при жизни они не признавались, а после смерти, особенно в XX в., имя его чернилось и усиленно предавалось забвению: «посредственный немецкий ученый», «немецкий фальсификатор русской истории» (ссылки см. в Миллер 1999: 9). Долгие годы его вспоминали только как «норманиста», чужака и пигмея, дерзнувшего спорить с великим Ломоносовым (об этом см. Белко-вец 1988а; 19886). Соловьев не случайно подчеркивал немецкое звучание его фамилии: с трудов Соловьева идет традиция видеть в истории российской исторической науки борьбу двух тенденций в ней: с одной стороны, истинно русской, патриотической, представленной Ломоносовым, Щербатовым, Болтиным и прочими природными русскими, а с другой — чуждой, немецкой, представленной академиками-немцами на русской службе Байером, Миллером (Мюллером), Шлёцером и др. Традиция эта была раздута до предела в годы сталинской борьбы с космополитизмом. На самом деле в XVIII в. такого четкого распределения не было, и академики группировались по-разному, вне зависимости от этнического происхождения, а Ломоносов, который старался представить борьбу именно так, на самом деле сотрудничал со многими немцами, да и академики-немцы враждовали между собой. Мессершмидта притеснял немец же Блюментрот. Миллера преследовал не только Ломоносов, но и противник Ломоносова секретарь Академии немец Шумахер.

А главное, современная наука признает: Михаил Ломоносов, выдающийся естествоиспытатель, был предвзятым и потому никудышным историком, стремился подладить историю к политике и карьерным соображениям, и в их споре был, несмотря на частные ошибки, несомненно, кругом прав Миллер.

2. В Россию за удачей... и призванием

«Российскому государству служу я с 1725 г., но не имел я щастия в живых застать Петра Великого...» (Миллер 1975/1999: 150). Так, через полвека после приезда в Россию, но еще с немецким синтаксисом, писал Федор Иванович о своем появлении здесь (кстати, непонятно, почему Иванович — имя его отца было Томас, в русской передаче Фома). На самом деле еще мальчиком он все-таки видел Петра, когда тот проезжал через его родной город Герфорд в Вестфалии, и, по преданию, будущий исследователь Сибири долго бежал за царской каретой. Мальчик, родившийся в 1705 г., был сыном ректора местной гимназии, а мать его происходила из семьи профессора теологии города Рин-тельна. В университет Ринтельна Миллер и поступил по окончании гимназии в 1722 г. Не проучившись там и двух лет, перебрался в Лейпциг, где многому научился у философа и историка И. Б. Менке. Во-первых, Менке обрабатывал и издавал исторические источники, а во-вторых, выпускал научно-популярный журнал. И то, и другое потом пригодилось Миллеру в России.

В июне 1725 г. Миллер получил в Лейпциге степень бакалавра и, не став продолжать учебу, следом за старшим братом рванулся на поиски удачи в далекую Россию. В те годы это было обычным среди студентов. «Эти простаки, — писал Шлёцер, — полагали, что нигде нельзя легче сделать себе счастье, как в России. У многих в голове был выгнанный из Иены студент богословия, который впоследствии сделался русским государственным канцлером» (БсЫбгег 1802: 31; Шлёцер 1875: 378). Имелся в виду Остерман, но были и другие: Лефорт, Бирон, Миних...