Спорим, тебе понравится? (СИ)

— Но это классная приказала, — выдавливаю я из себя сомнительные аргументы.

— Плевала я на Виталину! — буквально выплюнула Максимовская. — Сказала ходить, значит — ходить!

— Боже, да что же вам надо от меня? — кричу, пока за моей спиной Регина снова с силой дёргает меня за волосы и на максимум заставляет откинуть голову назад.

Шею ломит. Тело крупно трясёт от холода и переживаемого мной стресса. Я одной ногой вляпалась в блаженное состояние аффекта, но второй ещё цепляюсь за беспощадную действительность, что когтистой стальной лапой удерживает меня рядом за шею, щербато улыбаясь мне прямо в лицо.

Стерва!

— Послушания, Крыса! — орёт Стефания так громко, что я на секунду глохну и растерянно веду глазами по улыбающимся, радостным лицам.

— Пожалуйста, — всё-таки плачу, не в силах преодолеть обиду и страх, — отпустите меня.

— Как отпустить, Туша? Этого не будет... никогда! Пока ты окончательно не сломаешься, — монотонно, голосом бездушного робота, выговаривает мне Марта.

— Нет, — бормочу я сама себе и закрываю ладошками глаза, впадая в тихую, но сокрушительную истерику.

— Да, моя уродливая жиробасинка. Да. Осталось только решить, что же отрезать тебе на этот раз. Так-так-так... что же это будет?

— Можно язык, — предлагает кто-то, пока меня размазывает ужас происходящего.

— Или ухо.

— А давайте вырежем на её животе слово «крыса».

— О, давайте! Реально!

— Вау, а это идея!

— А, может, мясо оставим на потом, — ржёт Регина, — а пока начнём с чего-то более лайтового?

— Х-м-м, а ничего так звучит. Интригующе. И до конца года будет нам развлечение, да девочки? — толпа одобряюще гудит. — Ну что, Истомина, — тянет Марта, разглядывая свой идеальный ярко-алый маникюр и облизывая такого же цвета губы, — выбор за тобой. Прогуляешься по гимназии в чём мать родила, сверкнёшь мохнатой подружкой или можешь сама искупить свою вину, м-м?

— Чем? — задыхаюсь я, слыша, как еле-еле трепыхается за рёбрами перепуганное сердце.

— Режь свои пакли, дура, — тычет мне в руку ножницами Стефания, и я машинально их принимаю.

— Режь, иначе мы сделаем это за тебя. А затем примемся и за всё остальное, — добивает меня Регина.

Последний раз обвожу глазами равнодушные лица. Последний раз сглатываю соль от слёз на своём языке, а затем киваю, наконец-то понимая, что есть такое эта сраная, совершенно несправедливая жизнь.

В ней нет доброго Дедушки Мороза.

В ней нет Чёрного плаща, который спешит на помощь.

И Супермена в ней тоже нет. И даже на просто хороших, справедливых взрослых, которые могли бы прийти мне на выручку, я рассчитывать не могу.

Никого нет. И я совершенно одна стою с тусклым фонарём посреди до икоты пугающей бесконечности, залитой, леденящим душу, туманом.

А затем оттягиваю длинную косу, прикладываю к ней острые лезвия и обречённо сглатываю, понимая, что у меня никогда не было другого пути, кроме как оказаться в этой точке невозврата.

В этой западне...

Вероника

— Не выходит, — скользят и буксуют ножницы по толстой косе.

— Давай, чтобы вышло, а иначе мы тебя тут так размотаем, что мать родная не узнает.

Регина грубо дёргает за резинку, распуская влажные, длинные пряди по моим плечам и я, ледяными пальцами принимаюсь щёлкать лезвиями, отрезая волосы и рыдая, наблюдая, как тёмные локоны исчезают в водостоке.

Щёлк. Щёлк. Щёлк.

— Короче режь, — рычит Марта, и я делаю так, как она велит.

Молча. Мысленно врезая себе отрезвляющую пощёчину и обещая, что однажды они всё, так или иначе, будут на моём месте. Придёт время, и каждая из этого обезумевшего стада гиен переживёт такой же кошмар наяву, что и я. А затем потеряет частичку себя, перемолотая в жерновах насмешницы-судьбы.

— Вам не стыдно? — отбиваю заунывное стаккато зубами и продолжаю орудовать ножницами.

— Нет, — тянут все хором и злобно улюлюкают. И только одна Марта, словно серый кардинал, отошла в сторону, облокотившись спиной на стену, и неживым взглядом уставилась на мои руки, что без перерыва делали свою грязную работу.

— Довольны? — последняя прядь скрылась в водостоке, и я выронила из рук ножницы, понуро опустив голову и замечая, что Максимовская поспешно покинула помещение.

— Пока — да, — рявкнула Андриянова и последовала за своей предводительницей.

— Но запомни, Крыса, шаг влево, шаг вправо — расстрел, — угрожающим шёпотом прилетело мне в ухо от Тимченко.

— Это не конец, Туша, — орал кто-то.

— Это только начало...

Смех. Довольное повизгивание. Одна девочка даже принялась аплодировать всему этому сюру.

Но вот последняя пара дорогих туфель затихла, гордо вышагивая по каменным коридорам. И я наконец-то осталась одна.

А затем рухнула с колен на пол душевой, свернулась в позу эмбриона и тихо заплакала, переходя от обиды на жалобный скулёж. Всё так же под ледяными каплями, желая только одного — заболеть воспалением лёгких и сдохнуть, навсегда ставя точку в этой грустной истории жизни под названием «Неудачница Вероника Истомина».