Спорная антипатия (СИ)

Если человек, измученный жестокой душевной бурей, судорожно сопротивляясь натиску нежданных бедствий, не зная, жив ли он или мертв, всё же способен с бережной заботливостью относиться к любимому существу — это верный признак истинно прекрасного сердца.

(Виктор Гюго «Человек, который смеётся»)

Постепенно день клонился к закату. Как и всегда, последние птицы успевали сообщить своим собратьям о том, что пора ложиться спать, и их свист и пение постепенно затихали. Интенсивность гула машин стихала точно так же, как и звуки жизни от маленьких птичек: их становилось всё меньше, а на некоторых дорогах больше, но пробка замедляла это движение. На улице раздавались крики подвыпившей молодёжи: это Саске ненавидел больше всего в вечере. Однако тёмное время суток, когда постепенно своей тяжёлой ногой ночь наступала на землю, нравилось ему куда больше, чем день. Становилось так прохладно и хорошо, и раскалённое за день солнце, казалось, терпеливо и облегчённо выдыхало летним ветерком на землю. А потом закатывалось и уходило куда-то за горизонт, ожидая следующего утра.

Однако вечер нравился Саске не только по этой причине. Ему нравилось наблюдать в такое время за Сакурой. Частенько она просто подходила к большому окну на втором этаже салона и вставала перед ним, рассматривая заходящее солнце. Тогда оно, это дневное светило, отбрасывало на её нежную, бархатную кожу рыжеватые следы, и тонкие светлые волоски на её руках, совсем незаметные, приподнимались от мурашек, бегущих по телу. В такие моменты её длинные ресницы прикрывались, а глаза, когда она снова открывала их, загорались ярким зелёным светом, освещаемые последними лучами заходящего солнца. Она была такой расслабленной, такой счастливой в этот момент, что Саске, будь он профессиональным художником, непременно стал бы зарисовывать малейшее её движение.

Но Учиха не был ни художником, ни архитектором, ни музыкантом и ни скульптором, чтобы вдохновляться этой прекрасной музой и её светло-розовыми волосами, перламутром отливающими при лунном ночном свете. Внутренне, где-то в глубине души, он запоминал и запечатлевал каждый момент, который она проводила с ним, и откладывал его, будто развешивая картины на стене, где-то в своей душе. От них в самые тяжёлые моменты одиночества, когда она уходила на работу или когда уходил он, становилось гораздо теплее. И Саске непременно знал, что Сакура испытывает то же самое.

В очередной раз она провожала закат, точно прекрасная римская Аврора, и на её коралловых губах появлялась такая лёгкая и еле заметная улыбка. Ступала она такой же лёгкой походкой, как и богиня зари и рассвета, и ноги её казались словно светящимися. Саске казалось, что ещё немного — и вслед за её следами станут распускаться прекрасные розы без шипов и чистые, невинные белые лилии. Она вся, казалось, излучала свет одной только своей кожей, отбрасывая совсем еле заметную тень на широкую кровать, стоящую перед окном. Саске, сидя на ней, рассматривал тонкий и стройный девичий силуэт, повёрнутый к нему спиной, и взгляд его останавливался на узкой спине, скользя точно по прямому и ровному позвоночнику, постепенно переходя к пояснице и округлым бёдрам. Он смотрел на её ноги, длинные и красивые, заострял свой взгляд на распущенных густых волосах, которые так любил перебирать пальцами… и желание в нём снова зарождалось с новой силой, едва он задерживал взгляд на тонких плечах — с одного прямо в это мгновение сорвалась тонкая лямка свободной майки.

Саске мгновенно посмотрел в сторону её плеча, приоткрыв пухлые губы, и девушка, спохватившись, обратила взгляд туда же. Повернув лицо в профиль, она опустила глаза, нервно закусив нижнюю губу. Очевидно, она понимала, что Учиха смотрит на неё, и от этого на её обычно бледных, веснушчатых щеках появился стойкий румянец. Она быстро посмотрела в сторону Саске, виновато улыбнувшись, и поспешила поправить лямку нервным и дрожащим движением пальцев. Они никак не желали слушаться свою владелицу: тонкий кусочек ткани снова соскочил на предплечье, и Саске, сжалившись, поднялся с места, подойдя к ней медленным и осторожным шагом.

Она напоминала пугливую лань: немного шатнувшись в сторону, она широко раскрыла глаза, приоткрыв губы, и поспешила отвести взгляд от Учихи. Её смущало то, что сзади неё стоит взрослый мужчина, и девушка опустила немного голову, закрыв глаза. Оставалось только поддаться ему… хотя Сакура и вовсе не была против. Зелёные глаза снова прикрылись, когда сильная широкая ладонь скользнула вверх по её предплечью, наслаждаясь нежностью кожи, и поправила упавшую лямку… однако ткань снова не удержалась и упала вслед за ладонью, когда Саске провёл вниз, к локтю, рукой. Слегка улыбнувшись, он посмотрел на неё: такая чистая, непорочная, красивая… к ней внутри накопилось столько невероятно жаркой нежности, которую ему хотелось бы выразить не словами, а действиями.