Спорт королев

Все военные годы отец сохранял лошадей в хорошем состоянии, с огромными трудностями добывая им корм и нанимая всего лишь одного конюха себе в помощь. И все ради одной цели: когда я вернусь домой, чтобы у меня было хорошо поставленное дело. Естественно, он и мама имели основания верить, что я приму на себя их заботы и возобновлю когда-то процветавший бизнес. Все годы войны я не вспоминал о своем желании стать жокеем и почти убедил себя, что охота и показ лошадей на выставках тоже вполне приемлемое занятие.

Я работал с утра до ночи, радуясь тому, что теперь отец может хоть чуть-чуть отдохнуть. У нашего конюха-ирландца, единственного, кого мы нанимали, тоже было слишком много работы, чтобы справляться в одиночку, и мне приходилось и чистить стойла, и подметать двор, и приводить в порядок сбрую, не говоря о том, что я объезжал и тренировал лошадей, которых отец покупал и продавал для охоты в отъезжем поле, и демонстрировал их на выставках. Кроме того, отец давал уроки верховой езды детям и держал двух-трех лошадей на постое, которых надо было седлать, когда приезжали владельцы.

Каждые две-три недели приезжала Мери и проводила с нами субботу и воскресенье. Много лет спустя она рассказывала друзьям:

– Наше ухаживание заключалось в том, что я стояла, прислонившись к притолоке в конюшне, а Дик вывозил из лошадиных боксов бесконечные тачки с навозом. А по воскресеньям, – добавляла она с усмешкой, – мы сидели в сбруйной, и Дик мыл и начищал грязную кожу.

Но все же, когда выдавалась свободная суббота или воскресенье, я ездил к Дугласу, который тогда управлял поместьем мистера Виктора Денниса, и, к моему величайшему восторгу, тесть Дугласа два раза разрешил мне на его лошади участвовать в местных скачках «пойнт-ту-пойнтс».

Хотя эти попытки не увенчались зримым успехом, Дуглас убедил мистера Денниса позволить мне работать с одной из его лошадей в «пойнт-ту-пойнтс». Несколько позже на этой же лошади я принял участие в охотничьем стипль-чезе. Мое первое появление на настоящей скаковой дорожке, рад в этом признаться, прошло совершенно не замеченным публикой. Ничем не примечательное выступление, но когда, вернувшись домой, я носил сено или резал солому, мне было о чем подумать.

Меня не раздражала нудная работа и отсутствие свободного времени, с детства я тяжело переносил безделье, мои беды начались с началом сезона выставок. До войны я всегда радовался бесконечным показам лошадей, которые приходились на мою долю, но теперь оказалось, что мне противно даже думать о них.

Я видел мир другими глазами. Шесть лет прошли в понимании, что жизнь зависит от случая и каждая ее минута может быть последней. И теперь, когда двое мужчин обсуждали, какая из шести лошадей имеет лучший экстерьер, их мнение представлялось мне скорее смешным, чем важным.

Там, где когда-то я видел дружеское соперничество и добродушное соревнование, теперь мне открылись тщеславие, зависть и ревность. И по мере того, как продолжалась долгая летняя программа, от деревенских показов гунтеров до больших выставок графства, я все больше и больше убеждался, что не смогу провести остальную жизнь в мире выставок и купли-продажи лошадей.

Сейчас, когда я живу в безопасном отдалении от этого мира, от его политики и предрассудков, меня радуют встречи со старыми друзьями, если случайно и на короткое время я возвращаюсь в него. Последние несколько лет проводятся соревнования жокеев в Финмире, к которым мы все с радостью готовимся. Это веселое праздничное представление, которое приносит много удовольствия зрителям, ждущим, какие смешные дурачества предложат им жокеи.

И обычно мы не обманываем их ожидания.

На одном из таких соревнований мне досталась лошадь, страдавшая от хронической неспособности поднимать задние ноги. Мы прошли дистанцию, оставляя за собой поваленные ворота, бревна и кирпичи и набрав рекордное число штрафных очков. В другой раз я упал с лошади и вывихнул плечо: непристойные комментарии в адрес моего скакуна стали причиной неудачи. Каждого жокея на зеленом новичке или на плохой лошади, когда он проходил дистанцию, снося барьеры, теряя шляпу, хлыст, равновесие, репутацию и хладнокровие, зрители приветствовали взрывами хохота и насмешками.

В последние годы меня несколько раз просили быть судьей в соревнованиях по классу гунтеров, и я всегда охотно соглашался, понимая, что меня нельзя обвинить в пристрастии, ведь лошади и владельцы мне совершенно незнакомы. Могут подвергнуть справедливому сомнению мои судейские способности, но никто не может сказать: «Естественно, он дал первое место лошади мистера имярек, ведь он сам и продал ее ему». Или: «Он присудил первую премию мистеру имярек только ради того, чтобы польстить судье на выставке „Бланк Шоу“, который тоже дал мистеру имярек первое место».

В первое послевоенное лето мне не раз приходилось слышать подобного рода замечания, несправедливые и вызванные завистью и разочарованием, и мне стала невыносима эта затхлая атмосфера.