Спорт королев

На следующий вечер ее положили в камеру с искусственными легкими. Я обещал родителям звонить и сообщать о здоровье Мери, поэтому пошел к телефонной будке у ворот больницы. Я набирал номер, а перед глазами стояла Мери, такая, какой я оставил ее. Все тело, кроме головы, закрыто серым деревянным ящиком, под которым большие электрические мехи качают и выкачивают воздух, помогая ее легким. Меня всего трясло, и трубка дрожала в руке, и, когда мама ответила, я попытался ей что-то сказать, но не смог сдержать рыданий.

Я и думать не хотел, чтобы оставить Мери одну и отправиться на скачки, но доктор заверил, что непосредственной угрозы ее жизни нет. А сама Мери, как обычно, говорила, что чувствует себя хорошо, и настаивала, чтобы я не пропускал соревнования. Поэтому каждый день после своего последнего заезда я мчался в больницу.

Это была удивительная больница, и у меня не хватает слов, чтобы выразить благодарность. Администрация не устанавливала часов посещения больных полиомиелитом и не вводила никаких запретов на визиты. Однажды в воскресенье я приехал из Ливерпуля после скачек почти в половине десятого вечера. Ночная сестра не только ласково встретила меня, но даже покормила ужином.

Как-то на дистанции в две мили я упал, но не почувствовал особой боли и, как обычно, тотчас же отправился в Лондон. В холодный ноябрьский вечер мышцы у меня быстро застыли, и оказалось, что я почти не могу поднять левую руку. Это случилось на выезде из города, и мелькнула мысль, не вернуться ли, чтобы показаться врачу. Но я решил, что лучше ехать дальше, потому что мне все равно обязательно надо попасть в больницу.

Но вскоре выяснилось, что я не могу переключать скорость: рука не действует. Пришлось остановить машину, правой рукой поднять левую руку и положить ее на рычаг переключения скоростей, и только тогда ехать дальше. К счастью, в этой машине рукоятка переключения скоростей близко подходила к моей левой стороне и была короткой. Поэтому левая рука просто лежала на ней. Так я и добрался до Лондона, убеждая себя, что это не перелом, а всего лишь сильный ушиб.

В конце недели мне предстояло работать с хорошими лошадьми в Манчестере, а потом в Бирмингеме и Челтенхеме, но два свободных дня я мог провести с Мери.

Я сидел возле нее, озабоченно шевеля пальцами, чтобы проверить хоть они-то действуют нормально?

После этого я провел двенадцать скачек, две из них выиграл и в Челтенхеме снова сломал ключицу. Пришлось обратиться к Биллу Теккеру. Когда он наложил повязку на плечо, я попросил, нельзя ли назначить массаж для левой руки. Он принялся осматривать руку, и я увидел, как его пальцы остановились, нащупав шишку, которой, как я старался убедить себя, там будто бы не было.

– У вас перелом, – с укоризной сказал он. – И вы, конечно, сами знаете об этом. Одна кость в предплечье выполняет роль шины для другой.

Он положил руку в гипс, и две недели я сидел рядом с Мери, разгадывая кроссворды в ожидании, пока перелом срастется.

Билл Теккер – это целый институт, без которого многие из нас не могут обойтись. Он редкий человек: хирург, который понимает, что, если мышцы бездействуют, пока кости срастаются, затягивается время общего выздоровления. С самого начала он прописывает легкий массаж и физиотерапию как упражнения для мышц, а их владелец в это время отдыхает и размышляет о чем-то более приятном.

Мистер Теккер особенно заинтересован ставить на ноги людей, чьи заработки зависят от состояния их здоровья. Его постоянные пациенты – балетные танцоры, регбисты, жокеи и многие другие. Он быстро латает их и штопает и возвращает к работе.

Когда Мери еще лежала в больнице, Кен Канделл спросил, по-прежнему ли я ищу дом в Беркшире. И я ответил, что дом нам нужен, но у меня нет времени заниматься этим. Тогда он предложил дом, в котором жил сам раньше и который сейчас пустовал. Меня очень порадовало его предложение, и я пришел в восторг, когда увидел дом. Очень старый, вросший в землю, как все старые дома, с почерневшими стенами, белыми наличниками и множеством маленьких черепичных фронтонов.

Кен показал мне все помещения, извинившись, что нет одной наружной стены. Предстояло ее восстановить, починить крышу и двери и заново покрасить комнаты, к марту будущего года дом можно было привести в порядок.

Мери и я облегченно вздохнули, потому что неопределенность с нашей квартирой так приятно завершилась.

Лежа в больнице, Мери мысленно обставляла комнаты, которые еще не видела.

Те месяцы, что нам пришлось ждать, пока кончится ремонт, мы прожили в Лондоне, потому что Мери, выйдя из больницы, продолжала ходить туда на процедуры, чтобы укрепить ослабшие мышцы. В наш первый дом, перестроенный из сеновала, мы больше не вернулись.

В марте мы переехали в Кемптон, а недели две спустя, оставив Мери в Оксфорде, я отправился на скачки в Бангер-он-Ди.