Слова, лучшее мое прибежище, самые давние мои союзники, внезапно оказываются бесполезными, а я становлюсь беспомощным. Собственно говоря, мне кажется, что на таком ветру они и изо рта моего выбираются с трудом. Происходящее похоже на сон, в котором мои друзья обращаются против меня, а затем исчезают, – вещий сон Цезаря для бедных, кошмар во всей его красе.
– Послушай меня. Я всерьез вникну в уход за больными. Прочитаю несколько книг, мы сможем обсуждать его, только о нем разговаривать и будем.
Викки пытается улыбнуться, но вид у нее ошарашенный.
– Просто не знаю, что сказать.
– Скажи «да»! Или хотя бы скажи что-нибудь вразумительное. А то ведь я могу просто увезти тебя силой.
– Ну уж да уж. – Она кривит губы, щурится – такого лица я у нее никогда не видел, оно пугает меня. А вот страха в ней нет никакого – если считать бесстрашием ее манеру лезть на рожон. Впрочем, пока она ничего не боится, она остается моей.
– Я не позволю тебе играть со мной, – говорю я, на шаг подступая к ней.
– Я просто не люблю тебя настолько, чтобы стать твоей женой, – говорит она и сердито всплескивает руками. – Люблю, но не так. Поэтому – уезжай. И не надо никаких слов, они мне не нравятся.
Ветер уже взлохматил и спутал ее волосы.
– Нет никаких «так» и «не так», – говорю я. – Есть только любовь и нелюбовь. Ты с ума сошла.
– Подожди немного, сам увидишь, – отвечает она.
– Садись в машину. – Я до отказа распахиваю дверцу. (Викки решила не любить меня, потому что я попытаюсь как-то ее изменить, и не могла ошибиться сильнее. Это я буду лишь рад принять любую угодную ей форму.) – Ты думаешь, что тебе нужна меленькая жизнь, такая, как у Линетт, чтобы было на что жаловаться, но я дам тебе лучшее, что есть на свете. Ты даже не представляешь, какое счастье тебя ждет.
Я улыбаюсь, как на рекламном плакате, делаю шаг вперед, чтобы обнять ее, но не успеваю еще завершить этот шаг, как она врезает мне давно уже, надо полагать, зудевшим кулачком по зубам, и я валюсь на землю. Я успеваю схватиться за дверцу машины, что несколько смягчает мою встречу с землей, однако удар – размашистый, от плеча, женский хук левой – у нее получился не слабый, а я, как дурак, нарвался на него с широко открытыми глазами.
– Я же из тебя дух могла вышибить, дурень, – гневно объявляет она, выставив перед собой маленькие, как шрапнель, кулачки с зажатыми в них большими пальцами. – Последний, кто вот так полез ко мне, попал к глазному хирургу.
И я поневоле улыбаюсь. Все кончено, разумеется. Но кончено правильно. Я ощущаю густой, тошнотворный вкус крови. (Надеюсь, никто из оставшихся в доме не видел случившегося и не проникся желанием прийти мне на помощь.) Оторвав взгляд от земли, я вижу, что Викки отступила на полшага назад, а слева от страдающего Иисуса обнаруживаю большую образину Кэйда, глазеющего на меня с бесстрастностью Будды. Впрочем, Кэйд мне решительно безразличен, пусть себе любуется моим поражением. Опыт таковых у него имеется, может, он даже посочувствует мне, если умеет.
– Вставай и езжай к своему покойнику, – произносит Викки подрагивающим, опасливым голосом.
– Да. – Я все еще улыбаюсь, как обалдуй из комикса. Не исключаю даже, что вокруг головы моей вихрятся звезды, брызнувшие из глаз. Ну да ладно. Пусть я и не вполне владею собой, но машину вести смогу.
– Ты как, ничего? – Поближе ко мне она не подходит, смотрит, прищурившись, издали.
Я наверняка бледен, как молодая картофелина, однако ничуть не стыжусь того, что меня сбила с ног сильная женщина, способная одной рукой переворачивать в койках взрослых мужчин или оттаскивать их в далекие нужники. Собственно говоря, происшедшее подтверждает все, что я о ней когда-либо думал. Может быть, у нас и осталась какая-то надежда. Может быть, это и есть та самая любовь, которую она искала и которой не верила, и нужно было лишь дать мне в зубы, чтобы мы оба признали ее.
– Позвонишь мне завтра? – спрашиваю я, приподнимаясь на локтях. Голова начинает побаливать, но на лице моем по-прежнему играет улыбка безунывного неудачника.
– Сомневаюсь. – Она скрещивает руки – совсем как комиксовая Мэгги. И где ей взять лучшего Джиггса,[60]
чем я? Кто хуже меня умеет учиться на собственных ошибках?– Иди-ка ты домой, – говорю я. – Видеть меня стоящим на ногах будет для тебя унизительно.
– Я не хотела сбивать тебя с ног, – высокомерно сообщает она.
– Черта лысого ты не хотела, – отвечаю я. – Если бы ты умела толком складывать кулак, ты бы меня нокаутировала. Просто ты его по-бабски сжала.
– Я редко дерусь.
– Продолжай упражняться, – советую я.
– Ты правда в порядке?
– Позвонишь мне завтра?
– Может, позвоню, может, нет.