Спортивный журналист

С тем, что осталось рассказать о моем прошлом, можно управиться в мгновение ока. В Мичигане я учился на гуманитарном факультете Колледжа литературы, науки и искусства (одновременно проходя вневойсковую подготовку офицеров резерва). Записался на все положенные курсы, включая латынь, проводил по паре часов в тамошней «Дейли», сочиняя короткие, напыщенные, сентиментальные рецензии на фильмы, а остальное время сидел, положив ноги на стол, в доме братства «Сигма Хи» и там в один свежий осенний день 1965-го познакомился с Экс, которую привел на празднование начала учебного года мой «брат» Ладди Нозар из Бентон-Харбора и которая показалась мне нескладной и чрезмерно серьезной – девушкой, с какой я встречаться и не подумал бы. Она выглядела очень спортивной, со слишком пышной, на мой вкус, грудью, а еще ей была свойственна манера стоять, скрестив руки, выставив одну ногу вперед и слегка отвернувшись, из чего ты делал вывод, что она, похоже, прикидывает, так ли уж ты ей интересен. В общем, она походила на девушку богатую, а я не любил богатых девушек из Мичигана, мне о них и думать-то не хотелось. Поэтому я ее больше и не видел – вплоть до той унылой автограф-сессии в Нью-Йорке, в 1969-м, вслед за которой мы поженились.

Вскоре после нашего знакомства – но не причине оного – я покинул колледж и поступил в морскую пехоту. Война была в самом разгаре, и такой шаг казался правильным – особенно при моей военной подготовке. Поступил не один, компанию мне составили Ладди Нозар и еще двое ребят. Мы пришли в старую почтовую контору на Мейн-стрит Анн-Арбора и, вопреки неловким протестам стоявших в очереди добровольцев, записались в новобранцы. Ладди Нозар отправился во Вьетнам и погиб под Контхиеном, сражаясь в составе Третьего полка морской пехоты. Другие двое отслужили свой срок и теперь держат рекламное агентство в Ороре, штат Иллинойс. Я же подцепил заболевание поджелудочной железы – поначалу врачи сочли его лимфогранулематозом, но потом выяснилось, что оно ничуть не опасно, – и, проведя два месяца в «Кэмп-Лежене», был демобилизован; я никого не убил, и меня никто, но тем не менее получил звание ветерана и соответственные льготы.

Мне был тогда двадцать один год, а рассказываю я о тех временах лишь потому, что как раз тогда на меня первые в жизни напала дремотность, хотя чувства той поры такими уж приятными не были, я бы назвал их, скорее, гнетущими, чем какими-либо еще. Я лежал на койке госпиталя ВМФ в Южной Каролине и не думал ни о чем, кроме смерти, и она на какое-то время заинтересовала меня. Я думал о ней, как другие думают о бейсбольной стратегии, выбирая одну, потом другую, – я видел себя мертвым, а после живым, а после опять мертвым, как будто тут возможны какие-то тонкие ходы и варианты. Затем я понял, что никакого выбора у меня нет, что все будет отнюдь не так, и затосковал, а следом впал в такую подавленность, что врачи принялись пичкать меня антидепрессантами, чтобы я вообще перестал думать об этом, – и я перестал. (Что-то в этом роде происходит со многими, кто заболевает молодым, и, вообще говоря, способно напрочь испортить человеку жизнь.)

Что до меня, случившееся позволило мне вернуться в колледж, поскольку пропустил я всего один семестр, и к 1967-му я уже носился с мыслью, возникшей еще в «Сиротских соснах», после прочтения дневников, которые Джошуа Слокам вел, в одиночку огибая на яхте земной шар, – с мыслью написать роман. Героем его должен был стать мечтательный молодой южанин, который поступает в морскую пехоту, но комиссуется из нее по причине загадочной болезни, отправляется в Новый Орлеан, увязает там в мире секса, наркотиков, а, по слухам, еще и контрабанды оружия, тщетно пытаясь примирить свое головокружительное настоящее с покаянными напоминаниями сознания о том, что он не погиб вместе со своими товарищами по морской пехоте, – кульминацией романа становится бурное свидание с женой методистского священника, которая отдается ему в заброшенных бараках, где когда-то жили рабы, впрочем, потом и в других местах тоже, отчего жизнь моего героя разбивается вдребезги, и он уходит на нефтяные промыслы Техаса, и след его теряется там навсегда. Построено все было как череда коротких ретроспективных сцен.