Споры об Апостольском символе

После этого Зекк обращается к подробному исследованию вопроса о том, при каких обстоятельствах произошла казнь Криспа и Фавсты, если только и эта последняя действительно была предана насильственной смерти. О трагедии в императорском доме, говорит Зекк, дошли до нас четыре свидетельства, совершенно независимые одно от другого. Евтропий упоминает голый факт, что Константин приказал предать смерти сына и жену. Аполлинарий Сидоний (в одном из писем) к этому прибавляет, что первый умер от яда, а вторая задушена в жаркой бане. Ясно, что выбраны такие роды смерти, от которых не остается на трупах никаких очевидных следов насильственной смерти; нужно было, насколько это было возможно, скрыть неловкое положение императора, вынужденного прибегнуть к такой мере. Из молчания двух вышеуказанных свидетелей о причине совершенных казней, нельзя заключать, что им была неизвестна эта причина. Евтропий не указал причины потому, что чрезвычайная краткость изложения составляет отличительную особенность его исторических сообщений; а Сидоний не упоминает о ней потому, что он касается факта мимоходом. Столь же естественно объясняется и то, что Аврелий Виктор не говорит о причине казни, замечая, что причина насильственной смерти Криспа неизвестна; Виктор писал при Констанции и потому должен был или совершенно молчать о причине казни, как делают Евсевий и Валезиев аноним, или же делать вид, что она остается неизвестной. Если исключить из числа свидетелей Виктора, так как он по очень понятной причине сообщает слишком неопределенные известия, то третьим источником нужно считать церковного историка Филосторгия; этот историк рассказывает, что Крисп сделался жертвой клевет со стороны своей мачехи; затем он говорит о преступной связи Фавсты с каким–то скороходом (рабом), за которую жена Константина была казнена при посредстве жарко натопленной бани. Четвертым источником служит Зосима, черпавший свои сведения у писателей более раннего времени; сообщения, находящиеся у Зосимы, воспроизводятся и в жизни св. Артемия, написанной каким–то монахом Иоанном. По рассказу Зосимы (и «Жизни св. Артемия»), Фавста обвинила Криспа в том, что он учинил или хотел учинить над ней насилие. Это обвинение стоило наследнику престола жизни. В это дело вмешалась бабка его Елена и решилась отомстить за смерть любимого внука;[80] она постаралась уверить Константина, что Фавста сама не сохранила ему верности, и побудила его предать ее смерти тем способом, на какой было уже выше указано. Эти события разыгрались во время пребывания императора в Риме. Чувствуя раскаяние в совершенных им казнях, — это все еще рассказ Зосимы, — Константин хотел искать прощения своих грехов у языческих богов, но языческие жрецы объявили ему, что его преступления не могут быть прощены. Ввиду этого он покинул язычество и сделался членом христианской Церкви, ибо он узнал, что в христианстве дается отпущение всех грехов. Очевидно, что рассказ Зосимы, пишет Зекк, создался под влиянием языческих тенденций и значительно приукрашен, тем не менее свидетель, каким пользовался сам Зосима, не чужд был правильных сведений относительно данного дела. Это можно видеть из того, что он историю насильственной смерти известных двух лиц ставит в связь с путешествием Константина в Рим. Правда, событие казней случилось не в то самое время, как Константин посещал Рим, но все в том же году; а подобные, относительно точные, показания относительно перемены местопребывания императоров можно находить только у современников событий.

Из вышесказанного видно, что Филосторгий и Зосима, или точнее — свидетель, на котором основывает свои сообщения Зосима, соглашаются между собой в трех пунктах: 1) они одинаково представляют себе вид смерти Фавсты; 2) оба они ставят ей, Фавсте, в вину погибель Криспа; 3) поставляют ее судьбу в связь с фактом прелюбодеяния. В подробностях они не имеют ничего общего между собой, но то же самое можно было бы встретить у них и в том случае, если бы они были современниками события. Ибо о семейных тайнах царского дома в публику, естественно, проникают лишь неточные слухи, которые каждым понимаются по–своему. Но все же писатели IV в. заслуживают некоторого доверия и по отношению к внутренней придворной жизни. Нужно сказать, что в те времена каждый участник в литературе или сам принадлежал к высшим сановным кругам, или же по крайней мере стоял с ними в более или менее близких отношениях. Поэтому даже их совсем неточные рассказы нельзя считать простой народной молвой, а отголоском действительных придворных происшествий, отголоском, принадлежащим таким лицам, которые хотя и не знают всей истины, но все же знают часть истины. Я не допускаю, говорит Зекк, того, чтобы история Криспа и Фавсты действительно происходила так, как где–либо и когда–либо записано, тем не менее, во всяком случае стоит исследования вопрос: существующее сказание в самом ли деле опирается на историческом факте?