Способы создания миров

Рассмотрим сначала версии, которые являются способами видения, изображениями скорее, чем описаниями. С синтаксической стороны картины радикально отличаются от слов — картины не состоят из элементов алфавита, не идентифицируются по почерку и шрифту, не объединяются с другими картинами или со словами в предложения. Но и картины, и термины обозначают нечто — применяются как ярлыки того, что они представляют, называют или описывают.[92] Имена и такие картины как индивидуальные и групповые портреты обозначают единственным способом, в то время как предикаты и такие картины, как в орнитологическом справочнике, обозначают общим образом. Итак, картины могут создавать и представлять факты и участвовать в создании миров почти таким же способом, как и термины. Действительно, наша повседневная так называемая картина мира — продукт совместного производства описания и изображения. Все же я должен повторить, что я здесь не подписываюсь ни под какой картинной теорией языка,[93] ни под какой лингвистической теорией изображения, поскольку картины принадлежат нелингвистической, а термины неизобразительной символической системе.

Некоторые изображения и описания, тем не менее, ничего не обозначают буквально. Нарисованные или письменные портреты Дон Кихота, например, не обозначают Дон Кихота — обозначать просто некого. Беллетристические произведения в литературе и их аналоги в других искусствах очевидно играют видную роль в создании миров; наши миры — наследие ученых, биографов и историков не в большей степени, чем романистов, драматургов и живописцев. Но как ничего не обозначающие версии могут участвовать в создании действительных миров? Неизбежное предложение представить в качестве денотатов фиктивные объекты и возможные миры ничем не поможет в этом вопросе даже тем, кто могут его переварить. Все же когда-то мы пытаемся найти ответ, то он отыскивается на поверхности.

Словосочетание "Дон Кихот", понятое буквально, не применимо ни к кому, но понятое фигурально, применим ко многим из нас — например, ко мне в моих распрях с ветряными мельницами нынешней лингвистики. Ко многим другим этот термин не применим ни буквально, ни метафорически. Буквальная ложность или неприменимость полностью совместимы с метафорической истиной, но, конечно, не дают никаких гарантий для нее, а граница между метафорической истиной и метафорической ложностью пересекается с границей между буквальной истиной и буквальной ложностью, но не более произвольна, чем она. Является ли человек Дон Кихотом (то есть ведет ли он себя по-донкихотски) или Дон Жуаном — столь же реальный вопрос, как и тот, является ли человек параноиком или шизофреником, и ответить на него легче. Применение вымышленного термина "Дон Кихот" к действительным людям, подобно метафорическому применению невымышленного термина «Наполеон» к другим генералам и подобно буквальному применению некоторых недавно изобретенных терминов типа «витамин» или «радиоактивный» к материалам, производит реорганизацию нашего обычного мира, выбирая и подчеркивая как релевантный род категорию, которая срезает угол поперек заезженной дороги. Метафора не просто декоративное риторическое устройство, но способ, которым мы заставляем наши термины многократно служить нам по совместительству.[94]

Вымысел — письменный, нарисованный или разыгранный — истинно не применим ни к ничто, ни к просвечивающим возможным мирам, но, хотя и метафорически, применим к действительным мирам. Некоторым образом так же, как я показал в другом месте, что возможное[95] — насколько оно вообще допустимо — находится в пределах действительного, так мы могли бы здесь снова сказать, в другом контексте, что так называемые возможные миры вымысла лежат в пределах действительных миров. Вымысел работает в действительных мирах почти таким же способом, как документальная литература. Сервантес, Босх и Гойя не меньше, чем Босуэлл, Ньютон и Дарвин принимают, разрушают, переделывают и снова принимают знакомые нам миры, преобразуя их примечательными и иногда причудливыми, но в конечном счете распознаваемыми[96] способами.