Справа налево

Что известно о звуках, неведомых еще человеку? Есть ли эксперименты — попытки открыть новую область звуков, которые недоступны синтезаторам и воображению?

О речевой действительности ( про литературу )

Алешковский («Николай Николаевич», «Кенгуру») пишет не словами, а яростной речевой действительностью. Суть этих вещей — именно в речевой стихии. Из стихов, вероятно, к этому же редчайшему разряду — высшей формы речи — относятся: «Евгений Онегин» и многое у Бродского («К Марии Стюарт», «О пролитом молоке», «Натюрморт» и т. д.) — наиболее близкие к речи поэтические субстанции. А в прозе — еще Венедикт Ерофеев, Зощенко, Достоевский. Это совсем другое дело — писать речью (не путать со сказом, оставим его Лескову), а не словами. У Толстого, кстати, речи мало. У Гроссмана, Паустовского, Искандера ее нет. Зато у Бабеля хватает.

О пустоте ( про главное )

Четырнадцать минут сорок восемь секунд длится видеозапись ответа Павла Печенкина на призыв его родителей вернуться от боевиков домой. Он сидит в шапочке, одетый в хороший свитер цвета хаки с нейлоновыми наплечниками — такие носят американские военные. Говорит он косно, суетливо, как троечник, припадая к бумажке с цитатами, на фоне полотнища с надписями из Корана.

Это мучительное зрелище, очень трудное: здесь работа лжи и психиатрии воочию управляют смыслом фундаментализма.

Парень натурально говорит о том, что скоро он припадет к хрустальным и серебряным кубкам с напитками блаженства, и о том, что тротиловый огонь, ждущий его, в семьдесят раз слабей адского огня, в который он бы отправился, останься дома с родителями.

Почему это всё говорится теперь, в XXI веке, на русском языке?

Фундаментализм так или иначе поражает ту или иную религию в тот или иной период ее развития. Нередко этот горячечный период начинается с того, что подвиги мученичества, гибели за веру, становятся всё более частыми проявлениями фундаменталистской пассионарности верующих. Но в нынешние времена мученичество становится оружием физическим, а не духовным. Как институт мученичество имело место в тот или иной период в той или иной религии. Тертуллиан писал: «Кровь мученика — семя веры». Однако в те времена и при тех обстоятельствах субъект веры жертвовал только собой: убийство иноверцев не было его целью.

С изобретением живой взрывчатки и окончательным воплощением в зло, в средство легализации ненависти — исламский фундаментализм стал чудовищной проблемой. Рассуждать о его природе непросто: зло ловко рядится в овечью шкуру мученика и героя.

Важно вот что: фундаментализмы, атакующие Западную цивилизацию и Россию, хоть и имеют одно зерно, но произрастают на разных почвах.

В случае Запада эта почва лжи насыщена разностью между цивилизациями. Запад, благодаря своей экстенсивности, приходит в гости к исламу и получает конфликт. В этом случае его, конфликт, Запад решает с помощью повышения координации движений, становится умнее, ловчее, дипломатичней, просвещенней — и несет с собой просвещение.

В случае России враг многократно сложней и опасней, ибо внутренний. В России почва фундаментализма, напротив, насыщена опасной близостью цивилизаций.

Дичая, общество само порождает область духовного вакуума, который наполняется чем угодно, ибо зло всегда проворней добра.

И тут ни о каком искусстве решения конфликта речи не идет. Вместо искусства войны просвещения предлагается неловкая сила и обреченность духовной пустоте, питающейся коррупцией, этической бессмысленностью, всевозможными пустотными идеологическими оболочками. Внутренний рынок духовных ценностей ничтожен настолько, что практически любая глупость — от гипнотизеров до инопланетян — способна создать конкуренцию любой из трех просвещенных авраамических религий, бытующих на территории отчизны. У колдунов, дающих объявление в газетах, «прихожан» едва ли не больше, чем у церкви.

Подавляющая сила (без ума) порождает область зеркального отталкивания, и конфликт превращается в соперничество двух пародирующих друг друга отражений.

Фронт этого конфликта трудно локализовать. Ибо он проходит ровнехонько по амальгаме пустоты, в которую они оба, эти одичавшие отражения, глядятся.

Всё это более или менее понятно.

Как и то, что проблему исламского фундаментализма Россия решить не способна (Запад тоже, но не о нем речь).

Эту проблему способен решить только сам ислам.

И Россия может ему помочь, наверстывая путь просвещения.

Принцип ( про время )

Бабель предельно точен в «Конармии»: «Надо проникнуть в душу бойца, проникаю, всё это ужасно, зверье с принципами». Лжи достаточно втемяшить зверью принципы, чтобы получить гражданскую войну. Самое страшное и ублюдочное оружие — это принципы.

К океану ( про пространство )

[Анатолию Гаврилову]

Замороженный тамбур наполнен дымом.

Плечом к плечу дотягиваем предрассветные сигареты.

Вагон катит в шубе из инея.

Фонари и горящие окна расцарапывают хрусталик.

Глазные яблоки закоченели от ледяных слез.